Чертова дюжина

Докурив трубку, старик с интересом осмотрел следы взрыва в забое, постукал палкой железо на покате и, чему-то удивляясь и рассуждая сам с собой, направился к бутарке и там неутомимо простоял на ногах все время, пока Домбаев снимал золото.

– Что пришел, дед Аким? – спросил Аполлон Иннокентьевич.

– Да вот, бают, ребята не хуже взрослых работают…

– Ну, убедился?

– Ась? – не понял старик.

– Убедился, говорю? – повторил Домбаев.

– Посмотрел, – неопределенно ответил старик.

Ребята пошли сдавать золото, а Мирошка остался с дедом Акимом. Его очень занимало – зачем молчаливый старик, всю жизнь проживший особняком от людей, так часто стал бывать на участке бригады, и не просто бывал, а интересовался работой ребят и пытался сблизиться с ними.

Мирошка и дед Аким сели на прежнее место. Старик долго молчал и посасывал трубку. Мирошке же казалось, что он не решался приступить к какому-то важному для него разговору. Чуял он, что связан был дед Аким с его тайной, оттого и влекло старика к Мирошке больше, чем к другим ребятам.

– Ты, Мирон, будто стороной от ребят стоишь? Или мне почудилось так… – наконец заговорил старик.

Мирошка растерялся.

– Я… нет, дедушка, почему ты так думаешь?

– Стало быть, почудилось мне, – вздохнул старик и продолжал: – Гляжу, все гляжу на вас, удивляюсь… Многое невдомек мне: правильную жизнь начали вы али неверную? Вот все и хожу, все и смотрю, все и думаю… Чья жизнь правильнее – моя была али ваша? И выходит, что ваша.

Мирошка с удивлением смотрел на старика и не знал, принимать ли за чистую монету его слова. Что-то уж очень он разоткровенничался!

Желтыми, обожженными пальцами старик набил трубку и, пряча лукавый взгляд от Мирошки, продолжал:

– Двадцать пять лет тому назад бес меня попутал, назначил меня в горы лешим. Вот и брожу, брожу я в горах, людей пугаю.

«Да в здравом ли он уме?» – с беспокойством подумал Мирошка.

Старик, видимо, понял мысли подростка.

– Что, думаешь – рехнулся старик?

Он поднял седые брови, острыми глазами взглянул на Мирошку.

– Правду говорю, сынок, правду. – Он покачал головой. – Так в леших и хожу. Люди сторонятся меня. В лесу мне вольнее, а все потому, что бес попутал.

Мирошка наконец понял, что старик говорит иносказательно.

– Что-то загадочно говоришь ты, дед Аким! – сказал он.

Но старик глубоко задумался и не ответил.

«Нет, он искренне говорит», – подумал Мирошка, и в голове его родилась невероятная мысль – поведать старику свою тайну.

– Раз ты леший, стало быть, на десятки верст леса знаешь, – начал Мирошка издалека.

Дед быстро всем корпусом повернулся к нему, и эта поспешность остановила Мирошку.

«Прикидывается, чтобы тайну мою выведать», – подумал он.

– Знаю, касатик, каждый камень знаю, – с готовностью ответил старик. – А тебе, может, пособить в чем надо? – неосторожно спросил он.

– Помочь? Нет! – холодно сказал Мирошка. – Вот разве эдельвейсы показать… Говорят, в горах у вас растет замечательный, редкий цветок – эдельвейс, так я не видел его…

– А! – разочарованно протянул старик и поспешно добавил: – Эдельвейсы? Отчего же не показать, красивый цветок!

Разговор по душам не вышел. Старик ушел злой, Мирошка – недовольный.

Я скажу это тебе на прощание

Уткнувшись носом в каменистый берег, изредка вздрагивая от набегающих волн, стояла моторная лодка «Байкал».

Петр Сергеевич возился с мотором, весело насвистывая, довольный, что день, назначенный для отъезда Дины, выдался ясным и безветренным. Сегодня он хотел испробовать свой новый мотор. Путь до Иркутска по Байкалу и Ангаре долог и непрост, но инженер был уверен и в моторе, и в своем опыте.

На берегу с заплаканными глазами бестолково суетилась Саша, то и дело гоняя на главный стан за чем-нибудь Толю, Витю или Славу.

Наконец чемодан, постель и корзинка с провизией были уложены в лодку. Саша села на камень, вытерла рукавом вспотевшее лицо и спросила товарищей:

– Где же Дина и Мирошка?

– Вон они, – кивнул головой Слава по направлению горы.

Там, на фоне серых камней, белело платье Дины. Она шла медленно по тропинке вниз рядом с Мирошкой, а сзади, низко опустив нос, хромая, плелся Космач.

Всю дорогу – от главного стана до берега Байкала – Дина и Мирошка молчали. В этот момент расставания нельзя было говорить о мелочах, а сказать о том, чем переполнены были их сердца, ни тот, ни другой не осмеливался.

Дина знала, что тяжело ей будет расставаться с друзьями. Они были ей родными. Безмятежные, невозвратные дни детства, героизм партизанских дней, страдания и утраты – все было связано с ними. Но никогда не предполагала Дина, насколько мучительна для нее будет минута прощания. Она с трудом сдерживала слезы.

В этот день особенно дорогим казался ей Мирошка, всклокоченный, притихший.

Вчера вечером он поведал Дине свою тайну. Она была потрясена ею настолько, что в первый момент подумала даже отложить свой отъезд, но потом сообразила, что в этом нет никакого смысла.

Эту ночь Дина почти не спала. С вечера ей не давала покоя Мирошкина тайна, а с половины ночи мысли ее занимал сам Мирошка.