Чертова Мельница

— И никто не замечал, я в том числе… Печальная, трагическая случайность… Но человеческая душа — потемки… Похороны будут, разумеется, проведены со всей торжественностью, учитывая занимаемый покойным пост и его заслуги перед империей… Расследование завершено, все, как на ладони. Внезапная депрессия, любовная неудача… да какой теперь смысл докапываться до причин? Что произошло, то и произошло. Ну, а поскольку ситуация, сами знаете, очень и очень непростая, оставим дежурное сочувствие и перейдем к делам практическим. Вам предстоит принять восьмой департамент… — он поднял ладонь, увидев движение Сварога. — Это не повод для дискуссий. Императрица только что подписала указ, глава Канцелярии земных дел наложил согласительную резолюцию. Так что вам следует в кратчайшие сроки принять департамент. Не оставляя руководства девятым столом.

— Но у меня множество дел…

— Никто от вас не требует их бросать, — отрезал Канцлер. — Занимайтесь ими и дальше, только установите побыстрее контроль над департаментом.

— Операция «Журавлиный клин»…

— Вот она вас волновать не должна, — сказал Канцлер. — Ею все равно занимается Императорский кабинет, участие восьмого департамента было едва ли не символическим, так что поручить заниматься этим тому, кто сейчас и занимается. Вы что-то хотите спросить?

— Вы против моего назначения?

— Никоим образом, — сказал Канцлер. — Еще год назад был бы против.

— Значит, вы теперь не подозреваете меня в попытках угнездиться на здешнем престоле?

— Вы никогда не сделаете ничего во вред Яне, — сказал Канцлер. — И этого мне достаточно, — он небрежно усмехнулся: — Ну, а рассуждая со свойственным государственным деятелям здоровым цинизмом, у вас все равно ничего не получилось бы. Две спецслужбы в одних руках — в общем, ничего страшного, особенно если учесть, как слаб и плохо стоит на ногах девятый стол. И если учесть, что существует еще статс-секретариат Императорского кабинета и еще пара-тройка крайне серьезных контор, способных неплохо себя показать в системе сдержек и противовесов… — он улыбнулся почти весело. — Знаете, я тоже живой человек и верю в чудеса. И иногда меня подзуживает мысль… собственно, это не мысль подзуживает, а оба их высочества… а что, если у вас получится? Вам уже удавались иные рискованнейшие и вроде бы безнадежные предприятия. Вдруг да и на сей раз случится чудо? Вдруг вы да отыщете что-то, что упустил Гаудин? — он поморщился. — Возможно, вам трудно поверить, но я не столь уж законченный бюрократ. Мне бы тоже не хотелось, чтобы планета пережила очередную Вьюгу, Шторм… — его глаза похолодели. — И все-таки в первую очередь я — сановник Империи, ее Канцлер. Поэтому… Можете вы дать мне слово: если все же ничего не удастся сделать, и дела пойдут плохо, вы не натворите никаких… глупостей?

— Мое слово, — сказал Сварог. — Любые глупости здесь бесполезны. Именно потому, что они — глупости…

— Ох, как мне хотелось бы никогда в вас не разочароваться, — холодно усмехнулся Канцлер. — У вас будут еще вопросы?

— И не один, — сказал Сварог. — Вот только они не имеют никакого отношения к тому, что сейчас происходит. Быть может, я их задам в другой раз… У меня будет такая возможность?

— Отчего же нет? Но сейчас давайте лучше обсудим кое-какие организационные вопросы. Это тоже нужно сделать, не откладывая.

— Да, конечно, — кивнул Сварог. — В первую очередь…

…Я его убил, подумал когда за Канцлером затворилась дверь. Можно сказать и так. Я ему высказал ту правду о нем, которую он боялся знать, но наверняка держал где-то далеко в уголке сознания. А правда заключалась в том, что он проиграл. Сейчас он оказался бесполезен, беспомощен, даже никчемен. Конечно, не во мне одном дело, не надо себя виноватить сверх меры. Ручаться можно, он еще и маялся потаенно тем, что ничего не в состоянии поделать с Багряной Звездой. И это все, вместе взятое… По крайней мере, мужской поступок, ага…

Он открыл шкафчик, налил себе до краев келимаса из лучшей бутылки — пузатой, черной, с узенькой ало-голубой этикеткой. Поднял к губам стакан великолепного марранского стекла с радужными цветными прожилками, сплетавшимися в изумительно красивую сеть. Медленно выцедил, как лекарство, долго сидел, чувствуя, как живой огонь разбегается по всем жилочкам — а голова, вот тоска, остается ясной. Повторил процедуру — и вот теперь его достало, его чуточку выбило в измененное сознание, и наконец-то пришла настоящая тоска.

Он печалился о том Гаудине, которого узнал сначала, в первые здешние месяцы — загадочный, ироничный, державший, казалось, в карманах все тайны мира. Ничуть не похожий на того, недавнего, которому пришлось бросить в лицо горькие истины.