Между тем второй хвост сопротивлялся сильнее: он обхватил плачи богатыря, сдавил их, неустанно молотя его по макушке свой подзорной трубой — не иначе, лично адмирала Калашникова, не иначе. Варфоломея это лишь приводило в дополнительную ярость: он медленно наворачивал себе на плечи неохотно выползающий из земли хвост, он сам себе служил рукоятью кабестана, и хвост, кажется, уже и рад был бы его отпустить — но в парне проснулся берсерк. Он зубами вцепился в сухую чешую под самой подзорной трубой, — однако схватке все не предвиделось конца.
Выкликнув непонятное — и очень длинное — базарное ругательство, на помощь парню бросился старец в капюшоне, сотрясая лозой, источающей поток голубых искр. В этот миг хвост не выдержал и оторвался, — в нем было не меньше десяти саженей, и почти все они оказались намотаны на тело Варфоломея. Богатырь покатился вниз к реке, разматывая дергающееся щупальце, дико вращая глазами, зубами вцепившись в никель подзорной трубы. Последний из странников, величавый старец, подошел к парню и аккуратно разжал ему зубы с помощью заранее, видимо, приготовленного для таких случаев деревянного клина.
Академик, понимая, что сейчас каждые руки на счету, быстро собирал раскиданную богатырем кладь. Богатырь постепенно приходил в себя. Старец-врачеватель одной рукой держал голову Варфоломея, другой вертел подзорную трубу. По ободу шла ясная чеканка: «Собственность сиятельного графа Пигасия Блудова». Наконец, человек в капюшоне добился своего; из земли вывернулась шестисаженна голова Великого Змея, с трудом выплюнула основной, навеки заглотанный хвост и проскрежетала на старокиммерийском:
— Шпашибба… Палиппы удаллиллл… шавсем замущщилсса паллиппами…. Заккаввеллллираввалли воффсе…
Голова змея, шипя, уходила все выше. Путь в о Внешнюю Русь, в Великое Герцогство Коми, снова, как и три года назад, был открыт. На этот раз Киммерию покидали трое: президент академии киммерийских наук господин Гаспар Шерош, младший гипофет Старой Сивиллы Варфоломей Хладимирович Иммер и почетный гость Киммериии, лекарь Федор Кузьмич Чулвин. Им требовалось выполнить наказ кирии Александры: отыскать пропавшего во Внешней Руси гипофета Веденея Иммера, а заодно понять умом эту самую Русь и рвущую ее на части Кавелеву ересь.
Академик, лекарь и богатырь-гипофет спешно, следуя инструкции, подхватились и рванули прямиком на заходящее солнце, а Вергизов задержался возле Змея. Он скинул с плеча бурдючок с яшмовым маслом и обильно полил из него места с корнем удаленных полипов-кавелитов. Сильно зашипело, к небу поднялся густой и ароматный дым. Змею, очевидно, было больно, но он терпел и не дергался; дернись он сейчас — и Рифей-батюшка, того гляди, из берегов выплеснется. Шутка ли — две тысячи верст древнего тела за последние годы там и сям заросли двойными, вечно избивающими друг друга бородавками, которые Вергизов прозвал «Кавелитской плесенью», а как называл их сам Змей — боязно было спрашивать. Змей подхватил совершенно человеческую болезнь и теперь хворал, и лишь прямое удаление бородавок с помощью сока сектантской травы «чистозмей» и последующей обработки пораженного места вечнокипящим яшмовым маслом с Верхнего Рифея, помогало. Обходчик на все тысячи верст его тела был один — Вергизов, и нынче все его время уходило на выжигание этих бородавок. На этот раз старец, впрочем, чистозмейный сок сэкономил благодаря идиотски огромной силище Варфоломея. Сам Мирон был не хилого десятка, но такую гадость руками едва ли вырвал бы.
— Откуда они все берут? — бормотал Вергизов, выбираясь из маслянистого облака и поспешая за учеными людьми к своей сторожке, — Откуда? Вот — две подзорных трубы… Ну понимаю: против Эритея они парой мамонтовых бивней бились. Возле Усынина Следа — парой кладенцов, видать, один Дубыни, другой как раз Усыни, да все одно труха и ржавчина. Против Левого Мебия на кедровых стволах дуэль устроили, против Криля Кракена — отрастили каждый по рачьей клешне, и давай лупцеваться. Но где ж они трубы-то подзорные спроворили? Ведь если одна — господина графа Пигасия Блудова, дай Змей ему много здоровья, так другая, вымолвить страшно — должна лично быть его сиятельства графа Сувора Палинского, а это ж скандал на весь Рифей, бобры засмеют…