Чертовидцы, или Кошмары Брянской области

Бескровная длань с одной только манжетой взметнулась и вцепилась в волосы девушки. Отражавшийся в мутных зрачках закат напоминал огни траурного кортежа.

– Гендальф! Фас! Возьми его, мальчик! – Софья уперлась в тощую грудь мертвеца.

Ее правая рука, попав в прореху рубашки, погрузились в топь разлагавшихся органов. Хлюпнуло. Истерия захлестнула девушку, и она снова испустила крик, из которого исчезла вся наивность, уступив место грубому, хрипящему ору.

Гендальф, до этого ни разу в жизни не кидавшийся на людей, прыгнул на мертвеца. В голове лабрадора красной точкой пульсировала одна-единственная мысль: защитить. Укус пришелся на оголенную лодыжку, прорезанную руслом из толстых опарышей. Холодная, загустевшая кровь заполнила пасть Гендальфа; мясные черви ощутимо скользнули в пищевод вместе с неосторожным глотком. Пса тотчас стошнило остатками собачьих консервов.

Труп с равнодушием саданул Софью кулаком по голове, будто вбил гвоздь в крышку гроба. В глазах девушки вспыхнуло, и она обмякла в чуть липковатых руках. Мгновением позже ее поволокли прочь из сквера.

Гендальф задрожал всем телом от страха. Налетел. Укус вызвал очередные рвотные позывы. Он остановился, выдавливая из себя, словно в лихорадке, кашистые последыши желудка.

Труп с Софьей на руках зашаркал по Волхонке на юго-запад, направляясь к центру. Гендальф потрусил следом. Вид хозяйки, безвольно распластавшейся на руках дохлого двуногого чудовища, ранил его. Он с надрывом залаял. Надеялся привлечь хоть чье-нибудь внимание к творящемуся кошмару.

Однако улицы, опыленные багровым закатом, пустовали.

Изредка в окнах домов отодвигались занавески и возникали бледные лица, на которых читались сожаление и мелочная радость: хорошо, что не меня и не моих близких. Гендальф не понимал, почему так происходит, отчего люди не могут быть стаей. Он лаял, как мог громко скулил, с царапаньем просился во всё, что хоть отдаленно напоминало двери.

Без толку: люди – боялись.

Так они миновали Волхонку, пересекли Пятницкую и вышли на Ангарскую. Показался безлюдный перекресток, пересечение Ангарской и Лихоборских Бугров. Именно здесь, в двенадцати метрах от проезжей части, находился спуск в метрополитен, который так и не достроили в 2010 году.

Сверкала огромная буква «М» с застывшей под ней синей табличкой: «Станция "Балтийская"». Первая из десяти станций по единственной ветке протяженностью в тридцать два километра, дававшей под землей крюк по Новому Ивоту. Витки от центра к окраинам.

К подземке стекались фигуры, с трудом переставлявшие ноги, от которых тянулись танцующие, гротескные тени.

Гендальф заскулил. Мертвецы!

Все они, точно дьявольские сборщики подати, тащили оглушенных людей. Жертв объединяла юность и, возможно, что-то еще, чего лабрадор понять не мог. Многих отличали полученные жуткие увечья. Трупы не церемонились. Гендальф окинул носильщиков смерти затравленным взглядом и пристроился за тем, кто тащил его хозяйку. Ее он ни за что не бросит. Никогда.

Вместе с остальными они спустились по гранитным ступеням и прошли сквозь смятую раздвижную решетку, некогда блокировавшую вход в метро. Оказавшись в полуосвещенном вестибюле, гурьбой ринулись через турникеты. Последовал затяжной спуск по двадцатиметровому неподвижному эскалатору. Покойники не спешили: омертвевшие ткани ног плохо подходили для преодоления высот.

Сама станция оказалась довольно узкой и тесной – около шести с половиной метров в ширину. Зато ее длина, рассчитанная на увеличение со временем потока пассажиров, соответствовала всем современным стандартам: сто шестьдесят метров до бронзовых букв «БАЛТИЙСКАЯ» на дальней стене.

По чьей-то зловещей прихоти освещение работало, бросая свет на свод потолка и стены, создавая тем самым иллюзию расширения пространства. На западных путях стоял электропоезд, на три четверти сокрытый туннелем. Устаревшая серо-голубая «ОКА», выпущенная «Метровагонмашем» в 2010.

Мертвецы, полупадая, стаскивали ноши на восточные пути. Старательно избегая контактного рельса, подававшего питание на поезда, они исчезали во мраке. Гендальф спрыгнул и затрусил вместе со всеми. От третьего рельса тянуло озоном. Душный, зловонный ветер порывами бил навстречу, как бы говоря: зазеваешься – и тебя размажет несущийся поезд.

Предупредительные светофоры мерцали красными огнями. Перед «Селигерской», где-то на третьем километре, на участке, позволявшем поездам совершить маневр между путями, покойники липким потоком вливались в северо-западный рукав.

Прошагав в гулкой тишине еще пять минут, Гендальф, подслеповато щурясь, очутился во внушительном подземном депо с отстойно-ремонтным корпусом. Размером с доброе футбольное поле. Двенадцать железнодорожных путей, крайние из которых занимали ветшающие электропоезда. Восточный выезд, ведущий на поверхность, закрывали приваренные к рельсам щиты. Где-то с беспокойством шумела вода.

И сотни, сотни мертвецов – покачивавшихся, словно горелые зерна на стеблях. Все они внимали одинокому мужскому голосу, шедшему из дальнего края депо.