Чертовидцы, или Кошмары Брянской области

Преодолев последние метры эскалатора, они вышли на станцию. Бронзовые буквы «БАЛТИЙСКАЯ» приобрели оттенок многолетней патины. Электропоезд, застывший в западном туннеле, напоминал исполинский выдавленный стержень. Изумрудная мгла, будто гонимая ветром, вытянутым веретеном тянулась вдоль железнодорожных путей.

– А тут довольно узко, – заметил Булат. Ему совсем не понравились доступные шесть с половиной метров платформы, и без того уменьшенные колоннами. – Можно мизинец отдать, чтобы эта фраза пригодилась в другом месте.

Трусивший впереди Гендальф вдруг замер, точно вкопанный. Оглянулся. Язвы на морде и тошнотворное изумрудное освещение придавали ему вид сторожевого пса смерти. Он неотрывно смотрел куда-то за спины молодых людей. Шерсть на загривке вздыбилась.

До Лунослава наконец дошло. Страх пронзил его ледяной иглой, приподняв волосы на затылке.

– Что-то позади нас, да?.. – Ноги словно забило ватой, прилипшей к полу. Вспомнилось, как они два месяца назад шагали ночью по рельсам, пока за ними ползла разрубленная пополам покойница. Ползла и чем-то постукивала, постукивала, сводя с ума. Призывала оглянуться… чтобы прикончить. – Господи Боже мой! Как на чертовом Шлагбауме! Рельсы, т-темень и зло во тьме царапается!..

Булат расхохотался, хлопнул напарника по плечу:

– Так и знал, что твоей яйцекрутости только на пять минут хватит!

Лунослав выдавил неуверенный смешок, и они обернулись.

Из туннелей с путями, ведущими в оборотный тупик, куда обычно заезжал подвижной состав для смены направления, валили те, кого впитала и отвергла смерть.

Десятки и десятки мертвецов, толкая перед собой волну влажного зловония, забирались на платформу. Сочившиеся трупным салом диггеры, чьи тела так и не стали достоянием криминальных сводок. Вырванные из могильных коконов обитатели кладбищ, шествовавшие в траурном рванье. Ледяные постояльцы моргов, перетянутые швами. И мертвые горожане. Первой плелась кроха с удивительно синими глазами. Она запнулась, и ее с безразличием смяли.

Все они, молчаливо поджидая в кромешной тьме оборотного тупика, охотились на обладателей пульса.

Гендальф заскулил и прижался к ноге Булата.

– Тише, мальчик. Тише. Не бойся. Из таких же туш – только коровьих – собачий корм делают.

Лабрадор с недоверием взглянул на собачьего бога. По телу пробежал спазм, и на пол станции вывалился полупереваренный ком «неломак».

– Булат! Прекрати выкручивать собаке мозг и желудок! – Лунослав кое-как заставил ватные ноги двигаться. – Лучше Алого заглоти!

– Знаешь, довольно пошло прозвучало. Давай сюда!

– Что давай?

– Гони ключи от болотной ласточки!

– Они-то тут при чём?

– Алый на ключах, балбес! Где они?! Ну? Ты же вёл!

Трупы всё прибывали и прибывали. Проход к эскалаторам, ведущим на поверхность, скрылся за стеной мертвых тел. До конца станции, куда можно было бы без проблем отступать, оставалось еще около ста метров.

Лунослав наконец выдавил:

– Эм… Я ключи в зажигании оставил.

– Что?!

Повисла неловкая пауза. И почти сразу ее заполнили звуки двух подзатыльников, которыми обменялись чертовидцы. Они попятились.

Булат сделал пробный выпад косой. Полетела мраморная крошка, сбитая с одной из колонн.

– Мало места. Здесь не улица: против толпы не размахнуться!

– Тогда я, – сказал Лунослав.

Он откашлялся. По горлу пробежали знакомые микроскопические спазмы. Так случалось всякий раз, когда он собирался изречь древние напевы, чуждые человеческому роду. Впервые богохульные письмена он узрел в Черномиконе. Тогда же в голове вспыхнуло знание. Тем не менее, несмотря на то, что стародавний диалект неожиданным образом оказался ему знаком, он не ведал даже его названия. Чувствовал только, что слова, использовавшиеся в запрещенных ритуалах и обрядах, обладают поистине чудовищной силой.

Куда сложнее было облечь явленные фолиантом кроваво-огненные руны в звуки. Все эти непроизносимые фонемы «фхч», «чхерлш» и «атч’арлах» драли голосовые связки битым стеклом. Рядом с ними даже трудновыговариваемый Эйяфьядлайёкюдль27 выглядел началом школьного букваря.

Со временем горло научилось изменяться, приспосабливаясь к гортанным словам, напоминающим одновременно надсадные хрипы и шипение. Имелась и другая странность: Лунослав никогда не мог с уверенностью сказать, что именно он произносил. Только понимал, что взывает к чему-то. А при таком раскладе чертовски не хватало вокабулярия28.

В какой-то момент он и сам заговорил на богохульном языке, не прибегая к помощи Черномикона. И заклятия целиком и полностью стали зависеть от мыслеобразов и настроения. Иными словами, логика и ясность содержания, определявшие суть вербального общения, окончательно расписались в собственной некомпетентности.

Решающим фактором удачного напева оставался лишь внутренний импульс.