Оказывается, он взял те пять долларов, что я дал ему накануне, и подцепил каких-то девок на Солт-Крик. Совместно они учинили питейный марафон, Пит проспал до сегодняшнего вечера и теперь жаждал выпивки, как ребенок — мамкиной титьки. Точнее, он хотел выпить, пожрать и заночевать под крышей. И был только один человек, который мог бы ему в этом помочь. Ведь я был «так добр» к нему. Дал ему пять долларов, заговорил о «рапоте», так что…
Он смущенно откашлялся, не зная, как понять мое молчание.
— Я не пошел к тепе томой, Тиллон. Твоя шена… у тепя есть шена, та?.. я поялся ее напугать. Так поздно ношью увидеть на пороге такого продягу. Вот я и ждал в вагоне, когда приедет твоя машина и…
Он умолк.
Только теперь я оправился от испуга.
— Хорошо, что зашел, — сказал я наконец. — Я как раз хотел тебя видеть. Пойдем в дом и…
— Лушше не нато. У меня такой вит, твоей шене не понравится. Лушше ты просто… ну, толлар или тфа… пока я найту рапоту…
— Нет, — отрезал я и взял его за руку. — Тебе нужно куда больше этого, Пит. Пойдем в дом, я тебе все расскажу, и не волнуйся ты насчет жены. Она отправилась в небольшое путешествие.
Я привел его в дом. Проверил, задернуты ли шторы, зажег свет и протянул ему открытую бутыль.
Пит осушил ее одним глотком, вздрогнул, перевел дух. Я дал ему еще пинту и сигарету.
Он сделал еще глоток и долгую затяжку. Потом откинулся на стуле и снова вздохнул.
— А-а-а, — наконец выдохнул он. — А-а-а. Ты спас мою шизнь, Тиллон.
— Ну, может быть, не всю твою жизнь, — ответил я. — Но пожалуй, подарил тебе лет сорок. Кажется, такой срок дают в этом штате за изнасилование несовершеннолетней?
Сперва Хендриксон не отреагировал на мои слова. Можно было подумать, что еще недавно он был заперт в подвале, а теперь во весь опор мчался на гоночной машине. Само собой, эта машина не останавливалась перед сигналами светофоров.
Он снова отхлебнул из бутылки. Затем вытер рот и сказал, что я добрый человек. Что я «шентлмен» и хороший друг. И только потом воскликнул:
— Ты меня слышал, — сказал я. — Племянница старой леди Фаррел. Мона.
— Н-н-но, — выдохнул он. — Н-н-но…
— Что?
— Эт-то лошь! Я… я… — Он сглотнул и отвел глаза. — С девшонкой я пыл, та. Пошему бы нет? Я рапотал, и это пыла шасть моей платы. Она не восрашала, она пыла согласна и…
— Ах вот как? — усмехнулся я. — Может, она еще и сама тебе предлагала, а?
И я подумал: «Ах ты, грязный ублюдок! Грязный ты, лживый ублюдок! Погоди, ты у меня дождешься!»
— Ну… — Пит ухмыльнулся, но тут же сделал серьезное лицо, поймав мой взгляд. — Ну нет. Я скасал тепе, как это пыло. Я рапотал, она пыла моей платой.
— Но она несовершеннолетняя. По закону она еще ребенок.
— Но эт-то не так! Она не репенок! И потом, я не насильно…
— Старуха говорит, что она несовершеннолетняя, — настаивал я. — Она говорит, что ты угрожал убить ее и девушку, а потом взял ее силой.
— Н-но… но…
Хендриксон снова поднял бутылку. Потом лукаво на меня посмотрел:
— Слушай, мошет, ты… мошет, ты не гофоришь правду, а, Тиллон?
— Ага, — согласился я.
— Пошему… пошему она так делала? Я феть не перфый, там были другие. И… откуда ты знаешь, а?
— Забудем об этом, — ответил я. — Просто мне показалось, что я тебя подставил, когда тебя уволили по моей вине, вот и хотел для тебя что-то сделать. Но раз ты считаешь, что я вру, забудем об этом.
Я встал и вытащил кошелек. Извлек оттуда несколько долларовых купюр, показал их Питу, а потом засунул обратно; потом достал пять долларов одной бумажкой и протянул ему.
— И бутылку тоже забирай, — сказал я. — Желаю тебе хорошо провести время, перед тем как тебя повяжут.
— Н-но… — Он отшатнулся от протянутых денег. — Я не хотел тепя оскорпить. Эт-то просто…
— Послушай, для твоего же собственного успокоения, — перебил его я, — почему бы тебе не позвонить старухе? Вот телефон. Спроси ее, не собирается ли она упечь тебя в кутузку, как только у нее появится такая возможность.
— Н-но я феть не…
— Но ты же помнишь, что это неправда? Я же тебе наврал.
Лицо Хендриксона посерело. Он сделал такой здоровенный глоток, что почти осушил бутылку.
— Тиллон, — прошептал он. — Как… што… што эт-то?
Я сел напротив него и начал говорить, глядя ему в глаза.
Возможно, он и не был у Моны первым, сказал я. Но разве он может доказать это? И может ли он доказать, что она совершеннолетняя и что они со старухой в сговоре? Чего стоит его слово против их слов? Это ведь у
Почему старуха так с ним поступила? Да просто потому, что она гнусная стерва, чертовски подлая (он кивнул), и она затаила на него зло, верно? Они крепко повздорили перед тем, как он перестал на нее работать (Пит снова кивнул), и старуха рассвирепела. Она не на шутку разъярилась и хотела его посадить.
Пит тупо покачал головой. Тонкая струйка слюны потекла у него из уголка рта, и он ее вытер.
— Пошему? — спросил он. — Я ферю тепе, Тиллон, но пошему она скасала…