Чертово колесо

Сегодня, правда, не общий праздник, а день рождения мамы. Но все равно — хорошо. И никто не полощет мозги, даже в школу разрешили не идти. Ну, а пока мама на базаре, а бабушка гремит посудой, можно дождаться Нату, набить втихую сладостями карманы и улизнуть с ней на чердак, а там заняться чем-нибудь интересным. Да не все ли равно, что делать?.. Лишь бы быть с ней! Около нее! Рядом и близко!

Гоглик поднялся на чердак раньше Наты — посмотреть, все ли в порядке. Устроился возле люка и стал ждать. Долго было тихо. Сердце у Гоглика сжалось — неужели не придет? И вместе нее, живой, будет беззвучно зевать пустота, а в ушах — маячить тишина? Не может быть! Она же обещала!

Горестно сидеть около открытого люка. Тянет сквозняком, холодно блестит лестничная площадка. Где-то плачет ребенок, тявкает собака. Все это навевает тоску. Но вот он услышал ее шаги и обрадовался живительным звукам — нет, не обманула, пришла!

— От бабушки еле отделалась, — объяснила Ната, появляясь в люке. — Хотела меня в гости куда-то к своим старухам потащить. А мне скучно их тягомотные разговоры слушать.

— Что они понимают в жизни, — помогая ей вылезти, радостно-льстиво поддакнул Гоглик.

Помогал он так усердно, что Ната сочла нужным отстраниться и сказать, что она не старуха и сама может подниматься по ступенькам.

— Конечно, — смутился Гоглик. — Вот конфеты, орехи, шоколад. Лимонад не забыла?

— Нет, тут, — кивнула она на рюкзачок.

Попробовав всего понемногу, дети устроились на рубероиде и открыли рукопись.

«Бес очнулся от шорохов и скулежа. Из конуры видно, что Тумбал крутится неподалеку, словно чего-то ждет. При виде беса он уважительно завилял хвостом и начал в поклонах приседать на передние лапы, прижимать в покорстве уши.

— Что тебе? — буркнул бес, готовясь к какой-нибудь подлости и чувствуя, как противно ноет крыло и саднят избитые бока. Его даже будто трясло в лихоманке. Только этого наглого пса не хватает!

— Ты-про-учил-вра-гов, Зуба-Когтя. Ты-мой-хо-зя-ин! При-каз! За-каз! — угодливо протявкал Тумбал на своем рубленом собачьем наречии.

— Поди сюда, — велел бес и уставился в его глаза. Так и есть — внутри пса сидит какой-то пленный дух: выглядывает из зрачков, испуганно морщится, словно спросонья. — Придушу, если пакость. Я сильнее тебя, силища-ща! — на всякий случай предупредил он. — Что ты можешь?

— Я-во-жак! Все-мо-гу! При-ка-жу — испугают-искусают-передушат-загрызут, — начал хорохориться Тумбал. — Свистнуть-бешеного-кобелину, он-зараз-враз-раз…

— А хорошее ты можешь? — перебил бес, вспоминая о своих битых боках.

— Какое-такое-хорошее? — удивленно бреханул Тумбал. — Что-при-кажут — то-хо-ро-шее. Нам, со-ба-кам, все равно-одно… Служить-дружить-не-тужить!

— Где найти Светлого? — ощупывая обвисшее крыло, спросил бес, вспоминая сон. Может, Светлый ему поможет? Шаман во сне был с кнутом, а Светлый — с бубном, под который так хорошо танцевать… Да, Светлый поможет…

Тумбал отпрянул:

— Зачем-при-чем-он? — но проскулил, что Светлый живет у рыбаков и недавно спас одну знакомую сучку: та воровала кур, торговец ударил ее ножом, а Светлый сучку оживил. И кричал еще на торговца, что нельзя убивать.

Бес слушал в каком-то завороженном оцепенении, потом вылез из конуры и основательно встряхнулся:

— Веди!.. — а для острастки потрепал пса за холку, но черно-белая бестия только радостно взвизгнула.

Дорога в Рыбье место была неблизкой и шла через базар. Некоторое время Тумбал трусил возле беса, но скоро, не выдержав, начал с обочины облаивать двух слонов, тащивших на цепях связки бревен:

— Сло-ны! Лгу-ны! Си-пу-ны!

Таких живых махин бес еще не видел. Он уставился на них, мало надеясь, что вдруг один из слонов сейчас падет и оставит ему особое, молочно-белое, последнее дыхание, о котором когда-то рассказывал плешивый демон, пославший его в Индию. Но слоны брели себе дальше в своих покорно-мерных думах и вокруг не смотрели.

Тумбал, оберегая хозяина, яростно брехал на слонов:

— Не-за-день! He-тронь! Не-глянь!

Погонщик погрозил псу острой загогулиной и нагнулся к земле, будто за камнем, что еще больше раззадорило Тумбала, который неистово лаял, пока не смолк от возмущения при виде бродячих одичалых кошек, тихой сапой пробиравшихся к кумирне за тухлятиной и потрохами.

В Грязном углу суетились. Побросав бочки с мочой и тележки с коровьими лепешками, парии обступили своего главного. Тот говорил о том, что этот чужак, Светлый, ходит по базарам и в разговорах защищает парий и шудр, хотя все знают, что их защищать нельзя, они рождены неприкасаемыми, и с этим ничего нельзя поделать. Если он придет сюда опять — то лучше держаться от него подальше: неизвестно, что чужаку надо и кем он послан. Может быть, это брамины через него бунтуют народ?..