Читаем Чертово колесо полностью

Майор переменился в лице:

— Что еще? Опять сюрпризы?

— Серьезное дело.

И Пилия рассказал ему всю свою поездку, ничего не утаивая, кроме имени Большого Чина — его тень он не хотел беспокоить.

Майор хмыкал, охал, но не перебивал, что-то отмечал на листке. Когда Пилия закончил, он уставился ему в лоб голубыми глазками:

— И зачем ты все мне рассказал?

— Хочу отдать тебе это дело. Раскрути его и возьми себе половину. Или две трети, как хочешь.

— Тридцать кило опиума — это не шутка. Это много бабла. Но что нам известно? Только название закусочной и данные буфетчика… — Майор поджал губы. — Этого мало. А вдруг буфетчик просто не знает?.. Хотя… Ты говоришь, что ваша машина была на вид неказиста?

— Да, старая рухлядь. Вместо парприза — целлофан, грязная, глушитель стучит…

— Значит, ты прав, грабили местные — залетные выбрали бы хорошую машину… А это сделали свои… Племянник буфетчика или сын… В общем, кто недалеко и ничем не гнушается… Говори имя буфетчика и название закусочной. У меня в Зугдиди хорошие связи…

На это Пилия и рассчитывал.

— Карло Эсакия, забегаловка «Мзиури», километрах в семидесяти от абхазской границы.

Майор записал, набрал зугдидский код… Попросил к телефону полковника Самушию и, после приветствий и дежурных вопросов о семье и здоровье, попросил его срочно арестовать и прислать в Тбилиси буфетчика.

— Да, да, подозревается в соучастии… Материалы дела подошлю попозже… Оно пока у другого следователя… Но буфетчик нужен чем скорей, тем лучше… Что?.. Ой, какая перестройка, не смеши меня!.. Сделай по старой памяти, в долгу не окажусь…

Закончив разговор, он усмехнулся:

— Перестройка, говорит, трудно стало работать… Права человека, понимаешь ли…Ради аллаха!.. Чтобы требовать прав человека, вначале надо человеком стать… А наше стадо?.. Говно, бараны. Пусть станут людьми, а пока хер им в задницу, а не права человека!.. В Москве эти суки все развалили, и тут начинается!..

— Что думаешь делать? — прервал его Пилия.

Майор пошевелил бровями, стал чертить на листе схему, в середине которой был изображен буфетчик Карло, а от него шли два уса, один тянулся к слову «воры», другой — к слову «менты».

— Надо копать по обеим линиям. Полковник Самушия его арестует и пришлет сюда. А я свяжусь по своим каналам с зугдидскими ворами… Но воров в Зугдиди сейчас больше, чем граждан. Поэтому надо сузить сегмент и выйти на самых главных, — и майор повел стрелочку от слова «воры» к слову «главные». — Их в Зугдиди четверо. А брат самого главного сейчас пошел на большой срок. За деньги я устроил его в колонию здесь, в Каспи, а не в Сибири. Можно попытаться обменять чемодан на этого сидящего брата…

— Как? На пересмотр дело послать? — не понял Пилия.

— Нет, какой там пересмотр — он пять раз судим, рецидивист почище Аль-Капоне… Сделать ему побег. Пусть они возьмут себе пару кило за беспокойство, а остальное вернут. Не то им несдобровать — перестреляю, как собак! — вдруг стал возбуждаться майор. — Моду взяли — приезжих грабить! Беспредел! Перестройка! Всюду беспокойство! В Абхазии — националисты, в Осетии — сепаратисты!

И майор углубился в рассуждения о том, что все беды Грузии происходят от непомерного фасона, раздутого самомнения, неумения ориентироваться в реальности, от провинциализма, мечтательности и стойкого заблуждения, что мы — лучше, умнее и благороднее всех на свете.

— Ладно, слышали… Мне пора! — встал Пилия. — Остаток списка надо подчистить.

Майор не понял:

— Какого списка? А, что Кукусик дал… — Он махнул пухлой рукой. — Плевать! Делай, что хочешь. Какой кус упустили с отцом этого Кукусика, до сих пор сердце кровью обливается… Ведь все уже было на мази: я послал Сико и Нодара, чтобы они под видом сантехников осмотрели дачу и квартиру этого цеховика. Они приехали в отделение прямо в спецодежде, обалдевшие: «Там богатства больше, чем в музее Грузии». Даже с бригадиром грузчиков договорился, что они на своих фурах подъедут и все из дачи и дома подчистую вынесут и перевезут в старый ангар, где мы раньше вещдоки и инвентарь для стрельбища прятали — ключи у меня остались. Да ты знаешь этого бригадира — это отец убийцы Амоева.

— Который никак сорок тысяч не донесет? Ты мне оттуда должен, — напомнил из принципа Пилия.

Майор скривился, полез в сейф, вынул пачки по-банковски запечатанных пятидесятирублевок и кинул их на стол:

— Вот десять тысяч, пока…

Пилия сунул деньги в карман куртки:

— По-братски поделил, ничего не скажешь… Я ему — лимонное дело, а он мне — десять тысяч…

Майор взвился:

— Да какие там лимоны-апельсины? Где они?! У буфетчика Карло в заднице?! До них еще, как до Луны… А вообще с этим опиумом большие дела сделать можно. Перегнать в героин. Есть умельцы. Дай им ангидрид, аммиак, ацетон, место, где шуровать, и готово, грамм — сто долларов, пожалуйте!

— И место готово — у дяди Михо в подвале, — вдруг вспомнил Пилия.

Майор недобро зыркнул на него:

— На что намекаешь?

— Ни на что, так просто…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза