Читаем Чертово колесо полностью

Ворочаясь на диване, он вспоминал, с каким упорством и целеустремленностью Анзор поднимал в Кабарде аборигенов на мацанку, в то время как он, Ладо, и тот же Гуга давно бы остались лежать у костра, чтобы в блаженной ленивой истоме слушать глупости «витьков» и байки Байрама. А вот Анзор почти силой заставлял всех встать и гнал на поле, не обращая внимания на злобную брехню Байрама и скулеж «витьков». Анзор — упертый, и сейчас может отвертеться: пощечину дал не он, а Ушо, его и ищите, я при чем? А тайник сорвало, бывает, кто докажет обратное? Языком своим он найдет выход, а вот против пули устоит ли?.. Да, но пистолета Зура ему не дал… Значит, он опять должен стоять и смотреть, как тогда в Авлабаре, когда Сатана грабил Рублевку?.. Или делай сам, или уйди, не смотри, третьего нет!..

Что должно произойти? Ладо нервно садился на диване, вытаскивал крупинку, мял ее. Его тянуло забить косяк и вдохнуть спасительный дым, но он берег крупинку для встречи с Наной, чтобы «отлакировать» гашишем алкоголь. Без этой подготовки секс его не интересовал. А с этой подготовкой секс становился спортом, вроде качания мускулов, только качки мучаются без понта, а он тренирует свой главный мускул… Тоже спортсмен. Чемпион мира по пиздоболу.

— Морфий, спирт и онанизм укрепляют организм! — нарочито весело стал он напевать и собираться, не дожидаясь мерзкой трели будильника.

Включил свет. На столе заметил рукопись Зуры, но не тронул — не до этого сейчас! Положил в карман кнопочный нож. Когда выходил, мать не спала, метнулась к нему:

— Куда? Ночью?

— Дело есть, — отодвинул ее Ладо и вышел на ночную черную улицу под материнские причитания, заглохшие с дверным хлопком.

Стоял под деревом, пока не подкатила к обочине белая «Нива». На переднем сиденье — Илико, за ним — черная вязаная шапочка Зуры. За рулем — знакомое лицо, только не понять сразу — чье.

Ладо сел назад, к Зуре. И разглядел в зеркале — ведь это молодой Борзик!

Борзик тоже узнал его:

— А, Ладо! Привет! Давно не виделись!

— Что, знакомы? — спросил Зура.

— Да, встречались… Тбилиси — город маленький.

— Вот-вот, — качнул тот черной головой.

— А ты с Борзиком откуда знаком? — спросил Ладо, зная, что Зура терпеть не может наркоманов, а Борзик — один из самых заядлых.

— Мы всех знаем… — шутливо-таинственно отозвался Зура. — Это наш человек… Он в детстве жил в Сололаки, все знает…. Ну, и рулевик хороший…

Илико молчал, спокойно поглаживая бородку. На нем были слесарские штаны на широких подтяжках, с разными карманчиками, откуда выглядывал весь набор: отвертки, шило, клещи, секатор, молоток и гвозди, на манер газырей… От молчуна Илико Ладо пока не слышал ни слова.

— Про этого Анзора давно говорят, что беспредельничает не по чину и хороших ребят обижает, — начал Борзик. — Я еще раньше слышал… Деньги берет, а приносит таблетки без кодеина. Или раствор ершеный, не лекарство, а вода сплошная…

— Деньги берет, а ничего не приносит? Хитрожопый барыга, значит, — сделал свой вывод Зура. (Илико, не оборачиваясь, согласно кивнул, похожий в профиль на царя с медали.) — А барыг надо давить. Зачем далеко ходить? Вот, вместе в поездке были, работали, от ментов спасались, а приехали — и на тебе, он, вместо того, чтобы по-братски поделить, какому-то вонючему езиду Ушо в своем доме позволяет бить человека по лицу и из дома выкидывать! Каково это?

— Да, не по-братски, а по-блядски, — поддержал Борзик, а Зура продолжал:

— За все, что в его доме случилось, отвечает он один, барыжья душа. Ты на него смотри: мать — гречанка, папа — неизвестно кто, татарин, наверно… курды в гостях… езиды… наших обижают…

Илико согласно-обрадованно кивнул. От его молчания Ладо стало не по себе. Он ощущал озноб и ощупывал нож в кармане, что не укрылось от Зуры.

— Что это у тебя? Дай сюда! — И он хватко залез в карман, вытащил оттуда нож и спрятал за пазуху. — Тебе это не нужно. Не ты ответчик. Ты истец, ходатай… Прочел, кстати, что я принес? Хотя не до этого было, наверно? Переживал, небось? Я же тебя с детства знаю. Просто выхода нет… Добро должно быть с кулаками, как говорил наш учитель труда, помнишь?

Пока шли эти разговоры, верхними улочками доехали до Мтацминды, опасаясь, что возле фуникулера могут стоять гаишники. Но было чисто, и Борзик, взяв вправо, уверенно углубился в узкие беспросветные каменистые переулки без фонарей и признаков жизни.

— Что будет делать? — нервно спросил Ладо, которому вдруг показалось, что это его самого везут куда-то на расправу, а все разговоры Зура ведет, чтобы усыпить бдительность.

Ему никто не ответил, что еще более усилило его подозрительность.

— Где встать? — спросил Борзик, скатываясь на дорогу, ведущую к ресторану «Самадло».

— Где хочешь. Мотор не глуши. Потом на Мокле повезем. Знаешь эту горку?

— Как не знать. Не было бы заристов, они часто там собираются.

— Сгоним. Или в другое место отвезем. Вы оба сидите и молчите. При нем — ни слова!

Илико уже стоял на улице. Зура, похрустев чем-то в кармане, не спеша вышел из машины. Ладо заметил, что у него за спиной, из-под куртки, торчит что-то вроде теннисной ракетки.

— Что это?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза