Читаем Чертово колесо полностью

После пяти-шести рыков коврик стал коричнево-песочным от мятых рублевок. Тогда старик сгреб деньги, запихал их в сумку, висевшую у медведя на шее, взял под мышку палку, коврик, подергал цепью. Медведь нехотя поднялся следом, отряхнулся. Толпа двинулась за ними.

Потом Пилия попал на «живой» базар, где увидел гладеньких осликов, степенных буйволов с гордо закинутыми головами, лошадей, пугливых коз, бежевых телят и даже двух верблюдов, которые иногда переговаривались друг с другом низким бульканьем, напоминающим слоги какого-то древнего наречия. Тут уже торг шел серьезный. Возле каждого животного торговались продавец и покупатель, а толпа делилась на две половины: одни помогали купить, другие — продать.

При виде животных Пилия вздохнул. Какие-то неясные воспоминания детства зашевелились в душе… Но очнувшись и вспомнив, зачем он тут, Пилия заторопился к выходу. Выяснилось, что надо подождать еще немного. Шофер искал четвертого пассажира.

— В мечеть зайди пока! — посоветовал он.

— Давай быстрей, а то уже час прошел! — ругнулся Пилия, но совету последовал, в мечети он никогда не был.

Мечеть оказалась старая, замшелая, сложенная из грубых серых камней, с невысоким минаретом и облупленным полумесяцем. Во дворике сидели нищие. Пилия не без опаски открыл дверь. Увидев стоящие рядами пары ботинок и сапог, нехотя разулся. Зачем его занесло сюда?

Первое, что его поразило, — пустые грязные стены мечети. Пол покрыт дырявыми коврами. Окна завешаны черным. Задернутые темными шторами лубочные картинки на стенах. Кресло муллы тоже закрыто крепом.

Над ним — два скрещенных черных знамени, на ткани зеленеет арабская вязь. Полотнища старые, застиранные, а вязь — тусклая. Вообще все темно и сумрачно… Отдельно, за загородкой, на постаменте, лежала очень большая черная подушка с изображением Мекки — полумесяцы минаретов, диковинные птицы в садах, верблюды с поклажей (небось, опиум везут!) и люди в чалмах. Все обращено к маленькому кубу с плоской крышей; внутри виден камень. Его вышили так искусно, что Пилия невольно потянулся к нему рукой, проверить, не вшит ли он в мутаку, но тут же был остановлен гортанным окриком муллы, пьющего чай за занавеской. Пилия виновато оглянулся и отошел в сторонку. «Противная вера! И посмотреть не на что! У нас хоть иконы есть, музыка…»

У входа в мечеть он купил чай и самсу. Возле машины его уже ждали. Шофер замахал руками. Пилия, кусая на ходу дымящуюся лепешку, уселся в машину, впереди. Сзади на него глянули два узбека, молодой и старый, и женщина в черном.

— Ну, поехали?.. — спросил шофер.

— Поехали! А тут, — Пилия указал на самсу, — один лук, мяса совсем нету…

— Э, дорогой, почему один лук? Много лука, много! — весело отозвался шофер и вырулил из хаоса стоящих машин на шоссе. — Первый раз в Узбекистане? Вот, смотри, это наше сердце, Ферганская долина!

Пилия послушно уставился в окно. За окном летели хлопковые поля, а дальше наседали невысокие, но плотные, какие-то сплоченные и насупленные холмы. «Да уж, не Кавкасиони…»

15

Едва войдя в комнату, Ната вытащила геометрию.

— Все. Сначала заниматься, потом читать.

— А нельзя наоборот? — попросил Гоглик в оцепенелой тоске от предстоящего числа «пи» и ему подобных мерзостей.

— Нет, заниматься. Не спорь! — упрямо тряхнула Ната косичками.

— Нет читать! Там очень интересно дальше!

— А ты откуда знаешь? Заглядывал? — подозрительно взглянула она на него.

— Я ведь слово дал.

— Знаю я ваши слова! — начала Ната, но у Гоглика был такой несчастный вид, что она, поколебавшись, махнула рукой. — Тебе же будет хуже, если геометрию не выучишь! Это тебе геометрия нужна будет в жизни — не мне, не учителю…

— Не директору, не завхозу, не дворнику, — подхватил Гоглик. Миллион раз слыша подобные нотации, он каждый раз недоумевал, где ему в жизни могут пригодиться все эти круги, радиусы, косинусы, диаметры и прочие параллелепипеды, тоскливые, как кабинет завуча.

— Мне-то что? Я и так все знаю! А вот ты пойдешь в ПТУ, а потом без образования будешь на фабрике работать, — продолжала Ната пилить его словами классной наставницы, но потом утихла и сжалилась. — Ну, ладно, давай, читай. Да с выражением, а не как вчера — бу-бу-бу, как пьяный пономарь! Пусть хоть польза для устной речи будет… И не надо плюхаться на диван! За столом тоже все слышно! Вон, бабушка ходит, сейчас заглянет! — кивнула она головой на дверь, из-за которой слышались звяканье посуды и шипение брошенной на сковороду картошки.

Бабушка тоже была твердо уверена, что без геометрии мальчику прожить вполне можно, а вот без жареной картошки — никак нельзя.

Он извлек из-под матраса текст и попытался настоять, чтобы сегодня читала Ната — у него болит горло от мороженого, которым он основательно угостился в зоопарке.

— Папа там одного типа искал. Хромого Валико, который за зверьми следит.

— Какие дела могут быть у твоего папы с хромым сторожем из зоопарка? — удивилась Ната.

— Не знаю. Они куда-то за клетки пошли, а я бегемота всякой дрянью кормил, — доверительно сообщил Гоглик.

— Как это?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза