Чертово колесо

— Стоп! — приоткрыл дверцу и стал вглядываться в ржавые таблички. — Всю жизнь езжу, а каждый раз забываю, какой номер! Все хаты одинаковые… Всюду собаки и решетки… Да, кажется, тут… Дальше немного… Чуть-чуть… — Зорко оглядевшись и заметив, между прочим, что земля сухая, дождя не было, и это хорошо, поскольку дождь смывает пыльцу с конопли, он приказал: — Видишь, в самом конце? Черные ворота! Туда! — а возле чугунных ворот велел посигналить.

Вскоре появился худой длинный плешивый парень в телогрейке и сапогах. Рожа у него была заспанная, небритая, в руке он держал длинную палку, которой гоняют баранов. Это был Байрам. За ним трусил лохматый пес.

— Ну, приехали? — ухмыльнулся он, влезая головой в машину и улыбаясь стальными зубами. Анзора он по старой дружбе похлопал по плечам, а остальным крепко, по-крестьянски, пожал руки и пытливо заглянул в глаза.

— Вот приехали посмотреть, как вы тут на мацанке работаете! — в тон ему ответил Анзор.

— Работаем! — усмехнулся Байрам. — Работать — грех, ты забыл, что ли, зёма? Когда мы с тобой на зоне мыкались, ты это хорошо кнокал.

— Я и сейчас помню. Но время-то другое: не помацаешь — не покуришь. Раньше в Тбилиси хоть купить можно было гашиш, а сейчас — нету, голяк, голый вассер, самим заботиться надо. А ты что это в телогрее? — спросил Анзор.

— А я всегда в нем. Ночи холодные. Кто знает, где ночь застанет. Где догонит — там и лягу, укроюсь. Телогрей — главный дружок человеку, душу греет. Вылезайте, браты!

Все вышли из машины, не спеша завернули за огороды. Дальше — поля и далекие горы. Пошли к косогору. Там оказалось подобие навеса возле кострища.

— Я ждал тебя попозже. Конопель еще не зацвел как следует, — сказал Байрам, усаживаясь на корточки и разминая в пальцах что-то, похожее на черный пластилин. С того момента, как он появился из ворот, все время мял и крутил этот шарик, иногда поднося его к носу, жадно внюхиваясь и закатывая глаза. — Вот поле стоит в Нарткале, мы его ждем, вся Кабарда ждет. Но еще не цветет, падла!

— У нас всего три дня, — сказал Анзор и указал на молчащего Гугу. — В понедельник он должен быть в комендатуре, он на прикреплении. А Ладо тоже… надо… под надзором он… — Анзор знал, какими ложными доводами следует убеждать ленивого Байрама. Байрам мельком взглянул на них:

— Вот как… Всего три дня? Мало. Я, к примеру сказать, отпуск взял, чтобы мацанкой запастись. Конопель, он, родной, всего раз в году цветет… Такое шакальство пошло с этой перестройкой, что не дай аллах! Никто никому шмат плана не дает, все крысами стали, по норам расползлись. А цены? Что сейчас за стольник толкают, я раньше в пять папиросок вколачивал!

— Кто толкает? Есть где купить? — попытался уточнить Анзор.

— Кто-кто… Дед Пихто! Барыги, кто ж еще? Ко мне, поверишь, такие люди приходят, что раньше пуговицы не брали чужой, и говорят: «Байрам, давай пойдем украдем что-нибудь. Научи, как воровать. Жить нечем стало». Вот так жизнь прижучила!.. На все способны, за стольник убьют, за штуку на куски разрежут! Все воровать хотят. Раньше мужичье по колхозам болталось, что-то винтило-паяло, а сейчас того уж нет…

— Покурим? — прервал его Анзор и, довольно бесцеремонно отобрав у него шарик, внюхался в него, а потом раскрутил в жгутик, мелко накрошил ногтем и стал тщательно смешивать с табаком, вынутым из мятой папиросы, которую он вытащил из бесчисленных карманов куртки.

Ладо с нетерпением поглядывал на эти манипуляции. Вдруг он услышал шорох за спиной.

К ним неслышно, по-звериному, подбирались два коротконогих крепыша: невысокие, плотные, курносые, одинаковые, с большими кистями рук и желтыми волосами. Как выяснилось, это были близнецы-украинцы, Витька и Митька, которых в деревне звали «витьки», не разбирая, кто Витек, а кто Митек. Их отец-прапорщик, недавно переведенный на Кавказ, пил запоем, мать гуляла, братья с детства жили сами по себе.

Они степенно поздоровались со всеми за руку и уселись в общий круг, тоже сосредоточенно разминая в руках черные шарики. Анзор шепнул Гуге, что это — главные работяги, которых обязательно надо взять с собой на поле, чтобы они потрудились, как следует, ведь мацанку трудно собирать.

Начали курить. Расспрашивали Байрама, куда безопаснее поехать, где какой сорт и какое поле лучше. Байрам отнекивался, утверждая, что еще рано, нигде ничего не цветет, а «витьки» вторили ему в два голоса:

— В Аргудане полэ хорошэ, головкы здоровенни, но щэ нэ поспили.

— И месни парни нападають, колы з поля йдеш, всэ забирають, бьють!

— В Герменчике вчора дощ шел, полэ мокрэ, собырать нельзя.

— В Череке полэ блызько до шоссэ лэжыть, мусора шастають и актывисты з собакамы появылысь…

— У нас есть джинсы, свитеры, новые сапожки, ботинки, деньги… — вставил Анзор. — Хотим на мацанку поменять.

— О! Цэ друго дело! — вырвалось у одного из «витьков», а Байрам, подняв руку, будто что-то вспомнив, сказал: