Чертово колесо

«Перестройка!» — мрачно усмехнулся Нугзар, вспомнив глупое слово, порхавшее по устам. Законы зон строились веками — разве могут они рухнуть от какой-то перестройки? Но они изменятся. Для этого надо немного: втоптать в грязь все прежнее, чтобы доказать свою правоту. Недаром любимый тост Жужу был несложен: пить за старое, чтобы молодое боялось… Значит, плохо пили, раз оно не боится!..

Нугзар пожалел, что не спросил, каковы «странные обстоятельства», при которых погиб Жужу Дидубийский. Прежде, чем им стать, тот был Алеко Боцвадзе, студент-отличник из прекрасной семьи, окончил с золотой медалью институт, но свернул на новый путь и принялся грабить богачей и нуворишей, а деньги отдавал в общаки и воровские кассы. Потом в зоне стал вором, не запятнавшим рук кровью, а рта — бранью. Он мирил людей лаской и решал споры смехом. Все зоны молились на него, пока какой-то пьяный вертухай не изувечил его поленом, после чего Алеко охромел, ослеп на один глаз, озлобился, назвался Жужу и начал матом и кровью наводить порядок в зонах так жестоко, что его стали сторониться воры и бояться друзья. Конечно, Нугзару он не смел говорить лишнего, но других гонял беспрерывно и до того беспощадно, что Нугзар только дивился подобной перемене. «Кто следующий?.. И какой номер у меня в их списках?..» — чувствуя легкий озноб, думал он, направляясь в комнаты люкс. Ясно, что в Тбилиси возвращаться пока нельзя.

Гита спала одна на двуспальной кровати. В зале, на раскрытом диване, храпел Черный Гогия, обложенный с двух сторон подругами Лялечки. Вечер после ресторана завершился, как обычно.

Бесцеремонно хлопнув дверью, Нугзар двинулся дальше и нашел Сатану в дальней комнате. Лялечка посапывала на его мощной груди. С трудом растолкал Сатану. Тот рывком поднялся, отчего Лялечка, бормотнув, сползла на пол.

Вышли в ванную. Там, в раковине, валялась пачка «Мальборо», на краны были намотаны женские трусики, на крюке душа болтался презерватив.

— Баташвили умер, — тихо сказал Нугзар.

— Бати? Нодар? — удивился спросонья Сатана.

— Какой Нодар? Старик Давид! Гинеколог. От инфаркта.

— О! — повел головой Сатана, просыпаясь. — Хотя что там… Мы же не доковырялись до «Скорой»…

— Да… Теперь не только грабеж с истязанием, но и смерть. На нас.

— А кто в курсе, что мы там были? И потом — не мы же его убили!

Нугзар поморщился:

— Бати все знал! Будут они разбирать, мы его доконали или не мы… Из гостиницы надо уходить. Весь этот бардак кончать. Бати мог давно продать. К моей жене являлся, наглая морда, выспрашивал, где я. Племянник на родного дядю накол дает!.. Он на все способен, паскудина…

— Когда уходить? — встревожено схватился Сатана за спасительный клок на лбу.

— Сейчас. И еще… Гиту придется убрать.

— Гиту? — поморщился Сатана.

— Да. Ей все известно. В конце концов она вернется в Тбилиси и не сегодня-завтра ее выловят и расколют.

— Но… Может, она будет молчать? — растерянно выдавил Сатана. — Хорошая телка, жалко.

Нугзар усмехнулся:

— Жалко у пчелки в заднице. Человек молчит в одном случае — если он мертв. Во всех остальных случаях говорит. Что делать? Выхода не вижу. Скажи, если его нашел.

— Тогда и Бати тоже… Нугзар склонил голову:

— Может быть.

Сатана молча вертел клок. Потом пробурчал:

— А Черного Гогию куда?

— Гогия ничего не знает. Мы не можем таскать его с собой вечно — мы не лазарет и не походная больничка. Пусть отправляется домой. Дадим ему денег — и все.

— А если он скажет, что видел нас?

— Кому? Ты думаешь, он что-нибудь видит? Или помнит? Или соображает? Мало ли кого и где он видел… Тем более, нас тут скоро не будет…

— А где мы будем?

— Посмотрим, — уклончиво ответил Нугзар. — При деньгах это можно хорошо обдумать.

Сатана вздохнул, огляделся:

— Давай заглотнем кодеин, а то мне плохо.

— Делай что хочешь, — с некоторой брезгливостью ответил Нугзар и отправился к Гите.

В комнате он долго смотрел на нее. «Нельзя смотреть на спящих!» — говорила ему мать. Но он не мог преодолеть в себе этой странной привычки. Для чего Нугзар так делал — он не знал, но чувствовал, что в эти моменты понимает душу человека. Бывало, в зоне он по нескольку месяцев смотрел на одного и того же спящего зэка, и тот становился его рабом. Глядя сейчас на Гиту, Нугзар не чувствовал ни жалости, ни волнения — одно безразличие: она сама выбрала свой путь. Он знал, что это надо сделать. Как сделать — уже иной вопрос. Если бы гинеколог не умер — другое дело. Нугзар не оставлял следов. Не оставит и сейчас. И подонка Бати стоит убрать, хотя Бати, если заложит, будет сидеть и сам… Надо надеяться, он это понимает своей трухлявой башкой…

Очнулись девочки около Гогии. Кряхтя и охая, сползли с дивана.

— Мамочки, чугунок болит с похмелюги! — запричитала одна, шаря в поисках туфель. — Машка, ты мои копыта куда закинула, блин?

Вторая молча искала юбку, а на повторные вопросы лениво откликнулась:

— Шла бы ты, Наталия, куда подалее!

— Доброе утро! — вежливо поздоровался с ними Нугзар. — Плохо себя чувствуете?

— Ой, плохо, родной! Головка бо-бо! Выпить нет ли чего горячительного? Ты самый тут главный, прикажи!

— В холодильнике.