Читаем Чертово колесо полностью

К восьми часам они вчетвером спустились туда — в сумасшедший дом с круглой стойкой посередине, за которой вертелись, как бешеные, бармены, а вокруг, в нишах, кишели люди. Гремела музыка, многие танцевали.

Устроились подальше от динамиков. Сатана заказал десять коктейлей и стал залпом опорожнять их, выбрасывая трубочки под стол. Лялечка пригласила его на белый танец.

Когда они остались вдвоем, Нугзар обнял Гиту за плечи.

— Не скучай, все будет хорошо. Ты красивая женщина, у тебя жизнь впереди. Ты очень нравишься мне. Я хочу сделать тебе подарок.

Он достал из кармана серьги. Камни блеснули. Гита уставилась на них.

— Нравятся?

— Ты шутишь, — пролепетала она. — Это же… Это же… И замолкла, качая головой. Нугзар положил серьги на стол.

— Возьми, они твои.

Гита недоверчиво смотрела на него:

— Но это же…

Нугзар усмехнулся:

— Ерунда! Твоя улыбка дороже, — и погладил ее по щеке.

— Это из квартиры Давида? — не дотрагиваясь до серег, растерянно прошептала Гита.

— Какая разница? Надень.

Она настороженно взяла одну серьгу, потом вторую… Нугзар, как зачарованный, смотрел на ее лицо, которое на глазах преобразилось, стало просветленным и значительным.

— Ты красавица, — признался он.

— Правда?.. Идут?..

— Еще как…

Гита кивнула, продолжая пристально смотреть на стойку. В уголках ее глаз стояли слезы.

Сатана и Лялечка, вернувшись после танца, ничего не заметили. В начале десятого Нугзар вышел в фойе. Там, среди прочих стоявших, безошибочно распознал того, кого ждал.

— Ты от Тите?

Долговязый малый представился:

— Балда.

Нугзар взял его под руку и отвел в сторону.

— Тите говорил мне, что вы друзья…

— Какое! Он отец наш родной! Если б не он — с голоду бы околели. Дай Бог ему здоровья! — широко перекрестился Балда.

Нугзар кивнул:

— Надо убрать одного человека.

— Понятно, — протянул Балда. — Что дают?

— Кольцо. — И он издали показал кольцо. Вместе с серьгами Гиты оно образовывало тройку.

— Ты чего?! Это много… — поразился Балда. — У нас тут за пять тысяч мочат, а за десять — четвертовать могут.

— Денег нет, есть вот это кольцо! — не мигая, смотрел на него Нугзар.

— Не знаю, — повел головой Балда. — Я сейчас позвоню.

Он отошел к автоматам и стал что-то говорить. Нугзар уловил слова: «серьезный зверь», «офигенное рыжье». Вернувшись, он сообщил:

— Он подойдет. Пока занят.

— Кто это он?

— На все руки мастер. Знаешь чего?.. Ты оставь мне билет, я его тут подожду. Как придет — я дам тебе маяк, мимо твоего стола пройду, ты за мной выходи. Кольцо-то чистое?..

— В каком смысле?.. — прищурился Нугзар.

— Ну, не фальшивка? Не туфта?..

Нугзар поднял на него глаза. Балда смутился:

— Понял, понял.

Нугзар вернулся к Гите. Выпил коктейль.

— Где мой паспорт? — вдруг спросила она.

— Для чего он тебе? — насторожился Нугзар.

— Хочу застраховать серьги.

— Здесь их тебе не застрахуют. Глупостей не делай!

— Хорошо, — она погладила его по руке. — Спасибо тебе!

— Оставь, все это ерунда…

— Это не ерунда! — Гита мотнула головой, серьги блеснули. — Для меня это жизнь. Продам их и заживу по-человечески. Я могу их продать?

— Конечно. Они твои. Делай что хочешь. Хочешь — загони.

Она прильнула к нему:

— Нет, я вначале поношу их… Я всегда буду твоя, когда ты захочешь, только позови, прикажи!

— А Давид… не дарил тебе ничего такого?.. — спросил Нугзар, впервые упоминая о гинекологе.

— Нет. Он… Он давал деньги…

Нугзар кивнул:

— Теперь тебе не надо ни у кого ничего просить, будешь свободная и богатая…

— Я счастлива, — сказала Гита, и Нугзар потрепал ее по щеке.

Вернулся Сатана с новой порцией коктейля. Сзади Лялечка несла две тарелки с бутербродами. Шум усиливался. Уже давно мигала цветомузыка, теперь добавилось еще какое-то квакающее табло под потолком. Всюду пили и галдели.

Все, кроме Нугзара, принялись за бутерброды. Сатана рассказывал анекдоты, изображая их в лицах. Лялечке очень понравился про азербайджанца, который говорит пышнобедрой женщине, гладя ее по заднице: «Пай-пай, маладес твоя отес, какая кулинар, да! Из два маленьких яйса такой большой бисквит исделал!»

Тут мимо их столика проплыла фигура Балды. Повременив несколько секунд, Нугзар встал и пошел за ним.

На другом конце зала Балда приблизился к человеку в лыжной шапочке, который стоял за колонной и сонно посматривал вокруг. Под глазами — большие мешки, лоб узенький и вогнутый.

— Сова! — указывая на него, сказал Балда.

Сова кивнул, не вынимая рук из карманов замшевого потертого пиджака:

— Я про дело знаю, с Балдой перетерли. Все будет как надо. Только камешек бы посмотреть…

— Я друг Тите, ты слышал? — обозлился Нугзар.

— Да хоть самого Бога! Камень посмотреть надо. — И Сова прикрыл глаза.

— Посмотри! — не снимая с пальца кольца, Нугзар сунул ему под нос руку.

Сова взглянул одним глазом, другим….

— Ладно… Где?.. Кто?.. Когда?

— Рядом со мной сидит. Баба в серьгах. Она — конец, а концы надо в воду прятать, так?

— Можно и в воду, а можно и в канализацию, — пожал плечами Сова. — Утопить, что ли, бабу?

— А ты как хотел? — в свою очередь спросил Нугзар.

— Как? Да ножом, по-простому!..

— Ну… А потом в воду…

— Далась тебе эта вода!

— Я так хочу. Мостов тут много…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза