Чёртово племя. Часть вторая

Минька отпустил батюшкину руку. Бережно прижимая к груди драгоценную фуражку, он попал через коридор в зал на первом этаже и был ошеломлён суетой и гамом, как на вокзале. Раньше Воробей думал, что в стенах корпуса воспитанники ходят по струнке и дышат по команде, а здесь творился такой беспорядок, что он поспешил прибиться к новичкам, робко теснившимся у окон.

Кадеты в форме, уже настоящие, не новобранцы, соскучились за лето друг по другу, бегали по залу, топая сапогами, галдели, свистели, смеялись и кричали. Взрослые в зале не показывались, кадет никто не сдерживал и не одёргивал.

«Дворяне, а бузят не хуже нас, грешных», – усмехнулся Минька. Он воображал, что барские детки воспитанные, чистенькие ходят, причёсанные на пробор, говорят по-французски, по-русски – ни боже мой. Это немодно, даже неприлично.

Воробей оглох от шума, озирался по сторонам и заметил парнишку, который в первый день просил благословления у батюшки. Он, одетый в курточку с золотыми якорями, жался к подоконнику. Почувствовал Минькин взгляд, поднял голову, внимательно посмотрел выпуклыми серыми глазами и улыбнулся – знак подал, что не прочь познакомиться. Воробей обрадовался.

– Ты тоже поступил? – спросил он. – Я тебя помню, ты к моему батюшке подходил.

Мальчишка протянул руку:

– И я тебя помню… Сева. Всеволод Миловский.

Минька назвал себя и не забыл прибавить прозвище – Воробей. Он слышал, что всем ребятам в корпусе дают прозвища, хочешь не хочешь, а терпи. И решил опередить – подкинуть готовое, чтобы не приклеили ему что-нибудь обидное, вроде Клопа, как в приюте.

– Воробей? – нахмурил лоб новый знакомый. – А у меня нет прозвища.

– Ну, братец, это пока нет. Дадут, вот увидишь.

Оттопыренные уши Севы порозовели. Был он очень белокож, загар не тронул лица и рук, точно Миловский всё время просидел в подвале без солнца.

– Хорошая у тебя фуражка, – одобрил он. – Ты откуда, из какого города?

Воробей обстоятельно рассказал, что сначала жил в Ефремовке, а потом приехал с батюшкой сюда, в город.

– Так ты здешний… А в Ефремовке у вас имение?

Минька смутился. Его домишко язык бы не повернулся назвать имением, а барская усадьба, каменная, с колоннами, принадлежала, конечно же, не Воробью.

Он перевёл разговор:

– А ты тоже здешний?

– Я из Ферганы, две тысячи вёрст отсюда. Отец сегодня уедет домой, я здесь один буду.

Минька сочувственно помолчал. Он очень хорошо понимал, что значит остаться совсем одному.

Шум и гам стихли: появился воспитатель и приказал стареньким кадетам отправляться на плац, а первому и приготовительному классам идти в цейхгауз, получать обмундирование. Среди новеньких поднялось волнение, наверняка все они, как и Минька, мечтали пощеголять в кадетской форме.

Длинным коридором Воробей со своими новыми товарищами попал в цейхгауз, где командовал заведующий обмундированием – пехотный капитан.

Прежде чем Минька успел получить форму, его усадил на табурет солдат-парикмахер и обрил машинкой под нуль. Домашнюю одежду складывали в мешки и надевали новую форму: гимнастические рубахи с погонами, летние белые панталоны для ношения в корпусе и чёрные форменные шаровары без канта – для выхода в город, сапоги, кожаный ремень и подтяжки.

– Форму берегите, на три года даётся, на вырост, – поучал капитан. – Потом мундиры получите и шинели, как положено…

Минька посмотрелся в зеркало и остался очень доволен: лысую голову прикрывала фуражка, рубаха, стянутая на талии ремнём с блестящей бляхой, сидела чудо как хорошо, погоны с цифрой «2» и буквой «О» – просто ах! Вот и стал Воробей двугривенным.

Кадетам первого класса велели построиться в зале. Вошёл невысокий лысый офицер с пышными чёрными усами и маленькой бородкой.

– Равняйсь! Смирно!

Минька стоял навытяжку и во все глаза смотрел на коренастую фигуру и мундир с орденами.

– Меня зовут Евгений Васильевич Франц, полковник. Чью фамилию назову, тот делает шаг вперёд. Ясно?

– Ясно! – раздалось со всех сторон.

– Вы теперь кадеты, надобно говорить: «Так точно!»

– Так точно!

Полковник кивнул, развернул список.

– Вознесенский!

Минька не ожидал, что его фамилия будет первой, на секунду замешкался, сделал шаг и гаркнул:

– Я!

Франц внимательно на него посмотрел, прямо-таки ощупал взглядом.

– Встаньте в строй. Давыдов!

– Я!

– Денисенко.

– Я!

Один за другим кадеты выкрикивали: «Я!» – соревнуясь в громкости. Все были как подбор: крепкие, почти одного роста, в одинаковой белой форме.

Франц долго, не повышая голоса, говорил о воинской дисциплине, о том, что они – будущие офицеры, гордость России, что уже с завтрашнего дня начнутся занятия по предметам и строевой подготовке.

Миньку обуяла радость. Он – будущий офицер, им будет гордиться страна, он не подведёт, он сумеет…

Где-то близко загрохотал барабан.

– Это сигнал на обед, – объяснил воспитатель.

– Ура! – завопил кто-то из кадет и рванул к дверям. Забыл, болван, что Франц только что втолковывал.

– Сумароков! – остановил полковник. – Вернитесь в строй. Во второй раз за подобное поведение будете стоять столбом у печки.