Чертовщина

Почувствовав свободу, зверек расправил свои, прямо скажем, не красивые крылья, и, шипя на спасителя, стал двигаться в только ему известном направлении.

– Пусть живет! Это в Китае летучие мыши разносят короновирус, а у нас они уничтожают мух, комаров и прочий мелкий гнус, мешающий насладиться дачной природой. Вот только надо было его посадить куда-то повыше. Ну, да ладно, найдет возможность взлететь.

На утро летучей мыши на месте не было, улетела. И в доме чертовщина тоже прекратилась.

СТУК

Анатолий Федорович лежал с закрытыми глазами, лежал он долго. Ему всегда нравилось это пограничное состояние между навью и явью, когда голова понимает, что сна уже нет и начинает что – то себе думать, вспоминать, а душа ещё где – то далеко летает и не прибилась к «дому». Поэтому потрепанное немалыми годами и изношенное хроническими болезнями тело в этом состоянии оставалось невесомым. В нем не ощущалось ни напряжения в суставах, ни постоянно ноющей боли в правом боку, не болела голова от систематически скачущего давления. Анатолий Федорович пребывал в неге…

Он легко представил себя ещё совсем маленьким ребенком, когда они жили большой семьей: мама, папа, бабушка, дедушка и, конечно, он, маленький. Всеми любимый внучок и сынок Толечка, Толик.

Вот он проснулся рано утром. В доме прохладно, но папа уже растопил печку. В ней очень уютно потрескивают жарко горящие дрова, а от печки пошло такое приятное тепло.

Мама торопливо собирается на работу. Она заметила, что сынок проснулся, наклонилась к нему, поцеловала.

– Что, не спишь? Спи, ещё рано!

– Мне холодно! Я замерз!

Мама заботливо укутала своего любимца в теплое одеяльце, и он продолжает лежать, но уже не спит, а в щелочку глаз наблюдает за всеми.

Вот мама и папа собрались и ушли на работу. Дома остались любимые бабушка и дедушка. Дедушка строгий, но не сердитый и поэтому Толик его очень любит! А бабушка, бабуля… Никто на целом свете так не любит своего внучка, а внучек свою бабушку.

Бабуля заняла место около жарко горящей плиты.

– Толик! Ты уже не спишь?

– Нет. Но я не хочу ещё вставать.

– Ну лежи, лежи! А что тебе приготовить на завтрак, что ты хочешь поесть?

– Блинчики!

– Хорошо. Я напеку тебе блинков. И она засуетилась на кухне,

загремела всякими плошками.

Бабуля никогда не настаивала, чтобы внук сразу же поднимался с постели, умывался и готовился к завтраку. Но разве улежишь в кровати, когда на кухне на раскаленной сковороде уже скворчат тонкие, румяные, ноздреватые блины, такие, какие любит именно он, Толя. Чтобы были не сильно масляными, пожарены до состояния хлебной корочки, и когда его берешь в руки, он не гнется пополам, а большим аппетитным кругом стоит у тебя в руках. И кушать его можно с чем только пожелает твоя душа.

Толик неплохой мальчик, послушный. Он никогда не дает повода наказывать себя. Это у него выработалось как – то легко и естественно. Просто он сумел вписаться в общий распорядок жизни своей семьи.

Пока бабушка печет блины, внук поднялся, сам, как сумел, заправил постель.

Так его приучил папа: пусть у тебя не получится вначале, и бабушка поправит потом постель, но ты мужчина растешь, а значит всё должен уметь делать сам!

Потом он умылся у раковины под холодной водой и почистил зубы…

Открылась дверь и вошел дедушка.

– Ну что, лежебока, поднялся уже?

– Ну что ты такое говоришь, дедушка, – вступилась за внука бабушка, какой же он лежебока? Он встал, сам постельку заправил, сам умылся и почистил зубы…

– А вот я уже коровку в стадо выгнал, в стайке убрался, рамы в парниках

открыл, чтобы растения дышали, двор подмел…

– Вы же мои работнички! Садитесь блинки кушать. За столом бабушка, внук, во главе сидит дедушка. В центре – тарелка с блинами, а рядом с ней плошка с топленым маслом, крынка с молоком, баночка варенья и в тарелочке мед. На выбор! Толик взял блин и потянулся к варенью…

Вдруг … что такое? Стук!

Анатолий Федорович вздрогнул. Нет! Это уже не детские воспоминания, потому что стук повторился.

– Не буду вставать, пусть кто – нибудь откроет! Ведь так приятно лежать в этой неге. Снова стук.

– Странно! Никто не открывает. Через силу Анатолий Федорович крикнул:

– Войдите! Но никто не вошел, а продолжал стучать.