– Не стоит. Ну случилось и случилось. Значит, судьба у него такая. Вы мне, если можно, почитайте, пожалуйста, какие-нибудь свои стихи. Что-нибудь грустное, лиричное – под стать настроению. Реквием по рукаву!
Ответом мне было молчание. Я оторвалась от шитья, решив, что Раиса Леонидовна ушла. Нет, она сидела напротив, напряженно вглядываясь в предмет моего творчества.
– Извините, – забормотала я, решив, что допустила бестактность.
– Я прочту вам последнее, – не обращая внимания на мое извинение, спокойно произнесла она, – исповедь матери наркомана.
Тот, кто случайно попал под ледяной душ, легко поймет мое состояние. Я сидела ни жива ни мертва. Несколько раз пыталась что-то сказать, но только открывала и закрывала рот. С одной стороны – стихотворение следовало похвалить. Так положено. С другой – оно очень… болезненное, что ли, и слишком личное. Что-то сегодня на меня, как из рога изобилия, сыпятся чужие драмы.
– Вы, Ирина Александровна, рукав уже к воротнику пришиваете. Давайте-ка я помогу. С вашей впечатлительной натурой! Это всего лишь стихи.
Я покорно передала рукоделие Раисе Леонидовне и положила руки себе на колени. Там они мне стали мешать, и я сложила их на груди. Это выглядело несколько нахально. За спиной они тоже не прижились. В конце концов я, давясь и морщась от застарелой нелюбви, заняла их печеньем. Так с набитым ртом и задала свой первый после пережитого шока вопрос:
– Вы сказали, что это последнее стихотворение. Следующее еще не родилось или…
– Я больше не пишу стихов.
– Наверное, я кажусь вам жуткой дурой. Во всяком случае, сама себя я таковой считаю. Просто не знаю, что говорить. Поэтому не обращайте внимания, если что-нибудь ляпну.
– Да пожа-а-а-луйста! Вы наверняка хотите спросить, не моя ли это история, верно? Верно, – констатировала она, заметив мой осторожный кивок. – Моя. Думаете, мало таких историй? Да сплошь и рядом. Я свое отпереживала. Да-да, – прислушиваясь к себе, подтвердила она. – Отпереживала.
– Сын избавился от тяги к наркотикам? Вылечился? – Мне очень хотелось услышать положительный ответ. Печенье, которое я сжала в руке, рассыпалось крошками.
– На том свете больных не бывает, – спокойно сказала Раиса Леонидовна, протягивая мне блузку. – Крошки можно высыпать вот в этот пакет. И успокойтесь. Моя жизнь – это моя жизнь. Не старайтесь натянуть ее на себя. Иначе не хватит здоровья. Ну, теперь вы смело можете идти в каюту. Только опасайтесь Ста…
Договорить она не успела. Внучок влетел в каюту и, с лету разжав кулак, продемонстрировал ключ:
– Вот! Ваша Ленка сказала, чтобы я сказал, чтобы вы шли спать! Чтобы это! – Дите подняло глаза к потолку. – Чтобы убытка меньше было! – Чистый доверчивый взгляд перенесся на меня, и ребенок продолжил: – Еще сказала, что вы, начав с рукава, можете запросто корабль потопить. А можно я с вами пойду?
– Ста-а-асик… Оставь тетю в покое. Она пойдет отдыхать.
Беря ключ с детской ладошки, я со всей серьезностью, на какую только была способна, дала Стасику слово, что перед тем как топить корабль, обязательно зайду за ним. Одной как-то не под силу. Покидая каюту, старалась не смотреть на Раису Леонидовну. И именно поэтому посмотрела. Она улыбалась. Совершенно нормальной улыбкой нормальной бабушки нормального внука. И мне полегчало.
Заснула я сразу. На два часа и без всяких сновидений. Забрезжила надежда появиться перед мужем и сыном со счастливым лицом беззаботно отдохнувшей женщины. Во всяком случае, ввалившаяся в каюту Наталья выглядела не очень…