Чертовски неправильный номер

– У Тайлера была способность превращать даже самые незначительные события в чертовски веселые. Он еще так забавно смеялся, и от его смеха в комнате становилось светлее. Он всегда знал, как заставить людей чувствовать себя особенными.

– Ты такой же, – пробормотала я. – Только я бы назвала твой смех сексуальным, а не забавным.

Линкольн скорчил гримасу, как будто не поверил, но через секунду он тихо усмехнулся.

– Был еще один случай. Некоторые дети в школе вели себя со мной как придурки. И Тайлер отвез меня как-то на проходившую неподалеку ярмарку, чтобы помочь мне развеяться. Мы прокатились на каждом аттракционе, и к тому же объелись вредной едой. В общем, меня вырвало прямо у него в машине… А брат просто рассмеялся. Он совсем не злился. Просто радовался, что мне стало лучше.

По щеке Линкольна скатилась слеза.

Я улыбнулась воспоминанию, испытывая тоску по тому, чего никогда не испытывала.

– Похоже, Тайлер сильно тебя любил, – тихо сказала я.

– Сильно. Наверное, только он и любил меня, – пробормотал Линкольн, его голос переполняли эмоции. Он повернулся, чтобы глянуть на меня. – Я чертовски сильно по нему скучаю.

Я положила голову на плечо Линкольна, оплакивая его брата. Жизнь и правда бывала чертовски несправедливой.

– Как ты, наверное, догадываешься, у меня не так много замечательных воспоминаний о маме, – прошептала я немного позже.

Линкольн вздрогнул всем телом. Обычно я не говорила о своей матери. Но мне захотелось поделиться с ним. Он заслужил это признание, учитывая, как сам открыто говорил о своей боли.

– Но горе все еще иногда накатывает волнами, понимаешь? И злость тоже. Хотя она и не могла стать той, кем я хотела ее видеть… в ком нуждалась… Она все еще была моей мамой. И, возможно, делала все, что могла, и мне просто нужно принять это. В общем, я пытаюсь сказать, что иногда, когда мне настолько больно, что трудно дышать, я посылаю ей свет.

– Посылаешь ей… свет? – переспросил Линкольн, явно сбитый с толку.

Я кивнула, уткнувшись ему в шею.

– Я думаю о самых счастливых моментах и представляю, как отправляю их ей, где бы она ни была. И когда мне больно, я посылаю ей свет. Я говорю ей: «Надеюсь, ты счастлива… Я люблю тебя… Я тебя прощаю». А потом высвобождаю все эмоции, которые испытываю в этот момент, и посылаю их ей.

Я посмотрела на Линкольна. Он задумчиво глядел в потолок.

– Думаю, может, и тебе стоит послать Тайлеру свет. Поговорить с ним. Скажи ему, как ты надеешься, что он счастлив, и что ты любишь его, и тогда… ты сможешь простить себя.

Молчание оглушало. Наблюдать за лицом Линкольна было все равно, что следить за назревавшей на горизонте грозой. В нем отражалось так много эмоций.

– Сомневаюсь, что знаю, как это сделать, – наконец прошептал он.

– А я думаю, ты знаешь. Просто не позволяешь себе этого сделать.

Я поспешила продолжить, хоть и боялась, что зашла слишком далеко.

– Что, если лучший способ почтить память Тайлера – это жить… ради него? И я имею в виду жить по-настоящему. Избавиться от боли, из-за которой ты едва можешь произнести его имя. Что, если мы будем все время говорить о Тайлере? И почтим его память, сделав воспоминания о нем счастливыми – такими, каким был и он.

В эти слова я вкладывала усвоенные мной уроки, и раскрывая их, я открывалась сама. Честно говоря, я тоже еле дышала от переизбытка чувств.

– Черт, – наконец выдавил Линкольн, а затем прижался к моим губам, и этим единственным поцелуем подарил мне больше страсти, чем я когда-либо испытывала за всю свою жизнь.

Мы наконец вышли на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

– Спасибо, – хрипло сказал Линкольн.

Он смотрел на меня с изумлением. Если так глядеть на девушку, она может и влюбиться.

– Я так часто думаю о том, как скучаю по нему, что забываю о нем вспоминать. К некоторым из этих воспоминаний я не возвращался целую вечность. Уже очень давно я думаю о Тайлере, только как о ноже в своем животе, как о воспоминании, от которого хотелось бы умереть.

– Я сделала лучше или хуже? – спросила я.

– Лучше. Всегда лучше, девушка мечты. Ты изменила всю мою жизнь. Черт возьми, как сильно я тебя люблю, – выпалил Линкольн и поцеловал меня снова, скользнув своим языком в мой рот. Я ощущала его повсюду. И если и существовал идеальный момент, чтобы признаться ему в любви и сказать, что я готова ради него на все… Это и был он.

Но я промолчала. Не потому что боялась. А потому что тем утром Линкольн еще очень долго не давал мне говорить.

Глава 33 Монро

Похоже, в семье Линкольна не подлежало обсуждению то, что в день рождения Тайлера они ужинают вместе. Учитывая то, что своих родителях рассказал Линкольн, уверена, что любой подобный вечер превращался в пытку.

– Ты не пойдешь со мной, – спокойно сказал Линкольн, застегивая перед зеркалом белую рубашку. Он даже не смотрел на меня.

– Пойду.

– Я не дам тебе проходить через это. Я не идиот. И я не собираюсь брать с собой самое прекрасное создание в моей жизни и помещать его в одну комнату… с ними.