Чертухинский балакирь

Только к вечеру вошел Спиридон, словно крадучись и как-то боком пролезши в полураскрытую дверку. В руках у него была большая лопата, толстое ужище свернуто хомутом через плечо, и по виду надо было понять, что затеял Спиридон какую-то штуку, с которой до время никому нельзя говорить, чтобы не сглазить, почему и не решился Петр Кирилыч спросить, куда это собрался на ночь глядя Спиридон Емельяныч и к чему ведет эта лопата с веревкой, - не давиться же задумал сам Спиридон, хотя и это можно подумать - веревка, так тогда к чему же лопата?.. Да и не такой Спиридон человек!

- Прости не равно что, сынок! - ласково сказал Спиридон Емельяныч, вплотную подошедши к Петру Кирилычу, поклонился ему с этими словами в ноги, и не успел Петр Кирилыч ему тем же ответить, как Спиридон уже повернул, спешно вышел за мельничные ворота, твердо ставя ногу на землю и грузно стуча подковами на каблуках по кладинкам горбатого моста.

"Что бы это такое?" - подумал опять Петр Кирилыч, но окликнуть Спиридона так и не решился. Запер за ним ворота на засов и, почувствовав большую и непривычную усталость с работы, поплелся к дому. На голубом крыльце, прислонившись к дверному косяку, стояла Ульяна и словно Петра Кирилыча дожидалась.

- Вот ведь как, Петр мой Кирилыч, все вышло, - встретила она его ласково у порога. - А?.. Да несь ты малость поесть хочешь: день теперь коровьего хвоста длиннее, не вдруг проведешь…

Петр Кирилыч вошел в избу и в самом деле вспомнил, что за весь день у него во рту маковой росинки не побывало, подошел сам к голбице, отломил краюху черного хлеба, взял кринку с молоком с залавка и, помолившись, сел молча в передний угол.

*****

Петр Кирилыч ел большими глотками вкусную корку, запивал молоком и читал про себя молитвы, путая их и не разбирая, где концы, где начала, а Ульяна, поджавши губы и сложивши руки на грудь, смотрела в окошко и тоже молчала.

- Ой, Петр мой Кирилыч, погода-то, видно, и в самом деле разгуляется. Мотри, какие волохна ветер из-за леса несет!

В это время наискосок окна прорезала золотая стрела. Ульяна перекрестилась, посмотревши на образ. Петр Кирилыч поперхнулся с испугу и тоже торопливо перекрестился. За лесом бабахнуло, и в крышу ударили редкие первые дождинки, предвещая бурю и ливень.

- Спиридон-то… ой, Спиридон-то, говорю! - пропела Ульяна, оторвавшись от окна. - Ты, Петр мой Кирилыч, закусывай, коли так, а я пойду до дождя по двору пока все управлю.

Вышла Ульяна, и сразу как гора свалилась с Петра Кирилыча. Не доел он краюхи, крадливо пробрался за печку, приоткрыл наполовину западню в тайную молельню Спиридона и, соскользнувши в ее темноту, захлопнул западню за собой: нечего было и думать оставаться с глазу на глаз с Ульяной до возвращения самого Спиридона. В молельне только в самой глубине, у образа Неопалимой Купины, чуть мелькал огонек из лампады, как будто собирался вот-вот сорваться и улететь.

Не успел Петр Кирилыч осмотреться и встать к алтарю на молитву, как у него над самой головой странный топот пошел и визготня такая поднялась, что слушать и впрямь было страшно, и долгое время, шепча молитвы и сложивши руки по-столоверски на грудь, Петр Кирилыч не мог понять, что это: и в самом деле поднялась за окнами буря и ветер так воет на разные голоса в домовой трубе, отдаваясь жутким эхом в подполице, или же вернулась Ульяна и, не найдя Петра Кирилыча, справляет на свободе свое новоселье.

Сколько так времени простоял Петр Кирилыч, он и сам не знал хорошенько. Дом плясал, как пьяный мужик, и, кажется, сама земля под Петром Кирилычем шевелилась. Должно быть, от усталости потом да от страху приник Петр Кирилыч к алтарной ступеньке и так, забывшись, пролежал неведомо сколько времени.

*****

Когда же очнулся Петр Кирилыч, было все тихо.

Алтарные двери были раскрыты, по полу стлался ладанный дым, лампады и свечи горели на полном свету, а рядом с Петром Кирилычем в подвенечном наряде лежала Маша в парчовом гробу. Лицо чуть потемнело, и у губ заблудилась скорбная улыбка, словно живая в призрачном свету от свечи, стоявшей у нее в головах.

- Жди, сынок, теперь часа воскресения! - услыхал Петр Кирилыч за собой тихий голос и, испуганно обернувшись, увидал Спиридона, облаченного в ризу.

*****

Хороший был мужик Спиридон Емельяныч, а, видно, так и не удалось ему попасть во святые, ни во что, видно, пошло все его усердие, потому что иначе все по-другому бы кончилось: Маша в свой час проснулась бы, и Петр Кирилыч по-хорошему дожил с ней век, Спиридон бы дождался внучат и умер не столь страшной смертью, как о том рассказывал Петр Кирилыч.

По его словам, дальше вышло все так.

С появлением Маши между Петром Кирилычем и Ульяной как бы без слов обозначился мир. Вместе обедали, вместе садились утром за чай, хотя за столом, по Спиридонову уставу, больше молчали - за едой нельзя говорить. Каждый был при своем деле: Спиридон молился над Машей, Петр Кирилыч на мельнице, Ульяна круглый день по хозяйству - стирала на них, варила постные щи и в мужские дела не совалась.