Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника

Общественные деятели для объяснений никогда не приглашались. Исключение, если не ошибаюсь, впервые (причем оно осталось единичным) было сделано в 1900 году при рассмотрении положения о портовых сборах^[68]; были вызваны представители городских управлений главных портовых городов. Приглашение это вызвало немало толков и обсуждалось как явление чрезвычайное. Конечно, и этим представителям не было дано права участвовать в обсуждении проекта, существенно затрагивавшего интересы портовых городов: по проекту, что и было затем осуществлено, портовые сборы, до тех пор взимавшиеся в пользу городов, поступали в ресурсы казны с целью образования особого фонда, за счет которого наши приморские порты должны были оборудоваться в мере действительной надобности каждого из них без соображения с суммой полученных в нем портовых сборов. Представители городских общественных управлений были введены в зал заседаний в начале разбора дела и усажены за стол, стоявший в глубине залы; каждому из них было предложено высказать свои соображения. По выслушании их объяснений, сводившихся к тому, что портовые сборы и распоряжение ими надо сохранить за городами, городским деятелям было предложено удалиться, и самое обсуждение проекта произошло после их ухода. Надо, однако, признать, что объяснения общественных деятелей не заключали каких-либо новых данных и вообще были малоубедительны, за исключением доводов представителей прибалтийских портов — Ревеля, Риги и Либавы, свободно и горячо защищавших доверенные им интересы. Члены Совета — прибалтийцы не замедлили в кулуарных беседах подчеркнуть это обстоятельство, а товарищ государственного секретаря барон Икскуль-фон-Гильденбандт даже заявил: «Вот вам продукт высшей культуры, не то что ваше Русское Собрание»^[69]. Только что тогда образовавшееся Русское Собрание — правая организация с ярко национальной окраской — было бельмом на глазу у прибалтийцев, конечно, не по его пра-визне, а по его национальным, скажем обрусительным стремлениям.

При всей внешней мертвенности старого Государственного совета роль этого учреждения не была тем не менее ничтожна, но сводилась она преимущественно к весьма добросовестному рассмотрению деталей обсуждавшихся законоположений, причем в этих деталях, поскольку они касались политики, большинство Совета неизменно стояло на устранении произвола администрации, на введении большей законности, на ограждении прав частных лиц от их нарушения по личному усмотрению власти. Конечно, весьма относительно, но Государственный совет в общем был неизменно более либерален, чем состав высшей правительственной власти.

Как всякое собрание людей, не стоящих непосредственно у власти, лично ею не пользующихся и притом не несущих никакой ответственности за свои решения, имевшие к тому же юридически лишь значение советов, Государственный совет готов был идти на большие уступки общественному мнению, нежели лица непосредственно правящие. Конечно, среди членов Совета были и реакционеры, но таких было меньшинство. Значительно больше было индифферентов, применявших свои мнения к настроению верхов и больше всего опасавшихся оказаться не с тем мнением, с которым согласится верховная власть. Случалось, однако, что Государственный совет играл роль тормоза, а именно при попытках какого-либо министра провести какую-нибудь решительную, смелую меру. Зависело это от той оппозиции, которую почти неизменно оказывали члены Совета — бывшие министры — по отношению к мероприятиям их преемников, в особенности благодаря возрасту членов Совета, естественно склонявшему их к осторожности и медлительной во всех областях постепенности.

Влияние возраста сказывалось иногда и иным путем: часть членов департаментов, в особенности же председатели их, от которых зависело назначение к слушанию того или иного проекта, избегали вообще рассмотрения сложных дел, изучение которых было связано с немалым трудом; случалось, что такие проекты возвращались под каким-либо предлогом представившему их ведомству. Так было с весьма сложным, потребовавшим долголетней разработки, проектом о принятии и оставлении русского подданства; он был возвращен Министерству внутренних дел исключительно вследствие того, что бывший в то время (в 1898 г.) председателем Департамента законов Островский по крайне болезненному состоянию не был в силах его одолеть. Предлогом послужило возникшее тогда предположение об изменении порядка издания законов, затрагивающих интересы Финляндии.