В течение четырех месяцев мужественно выдерживал Столыпин ожесточенный штурм, направленный Второй Государственной думой на правительственную власть. Деятельность этой Думы была настолько явно революционна, что не могла привлечь к себе симпатий каких-либо культурных буржуазных кругов. Столыпин правильно решил, что наисильнейшим врагом Государственной думы была она сама, что она систематически топила себя в глазах сколько-нибудь государственно настроенных кругов и тем самым подготовляла правительству возможность, не вызывая взрыва негодования, изменить выборный закон и построить народное представительство на таких началах, которые обеспечивали бы культурный, преданный интересам России состав выборных от населения.
Вторая Государственная дума была распущена 3 июня 1907 г., и одновременно Высочайшим указом была изменена система выборов.
Акт этот был несомненно актом неконституционным и являлся, следовательно, тем, что французы называют coup d'etat[619]
. Действие это, состоявшееся по инициативе Столыпина, имело, однако, целью не нарушение конституции, а, наоборот, ее сохранение и укрепление. Государственная власть стояла тогда перед дилеммой либо совершенно упразднить народное представительство, либо путем изменения выборного закона получить такое представительство, которое действительно было бы полезным фактором государственной жизни. Конечно, был и третий выход — исполнить требования оппозиционных элементов и перейти к парламентскому строю. Однако, если об этом могла быть речь в бытность Первой Государственной думы, то при второй Думе это уже явилось бы простым безумием. К этому времени, во-первых, выявилось в полной мере все пренебрежение к государственным интересам той партии, которая была преобладающей в Первой Государственной думе и которой, следовательно, приходилось вручить власть. Выявилось это когда конституционно-демократическая партия не остановилась перед опасностью разрушить весь государственный аппарат — к чему привело бы исполнение населением того, к чему она его призывала в Выборгском воззвании, — лишь бы завладеть самим властью. Засим состав Второй Государственной думы явно указывал, что власть сохранилась бы за кадетами при парламентском строе лишь в течение весьма непродолжительного времени и что вслед за ними неизбежно и скоротечно наступила бы власть социалистов различных оттенков, что фактически и произошло в 1917 г.На этом обстоятельстве играли крайние правые круги и прилагали все усилия убедить верховную власть покончить со всякими конституционными попытками и вернуться к чистому абсолютизму.
Столыпин вполне понимал всю опасность, которую представлял этот шаг. Он понимал, что для укрепления государственной власти нужно привлечь на сторону этой власти хотя бы некоторые культурные общественные круги, а что для этого необходимо не упразднить конституционный образ правления, а, наоборот, его закрепить. Но возможно это было лишь посредством создания такой системы выборов в нижнюю палату, при которой большинство палаты состояло бы из государственно мыслящих элементов. Понимал он и то, что весьма желательно, чтобы в этой же палате были представлены и оппозиционные и даже революционные элементы, дабы страна в лице ее буржуазных элементов могла сама судить о всей антигосударственности высказываемых ими требований и положений.
Соответственно с этим и была построена система выборов по закону 3 июня 1907 г., и надо признать, что намеченной цели она отвечала в полной мере. Государственная дума по счету третья своим составом вполне отвечала тому, что от нее ожидало правительство и что желал в ней видеть Столыпин. Наиболее могущественной группой были там октябристы (числом 170 из общего числа членов в 480), открыто написавшие на своем знамени, что они крепко стоят за участие народного представительства в законодательстве страны, но этим свои конституционные вожделения пока и ограничивают.
Работа Третьей Государственной думы оказалась в результате во всех отношениях в высшей степени плодотворной. Именно эта работа обещала укрепить в России соответствующий уровню образования ее населения конституционный строй.
Правда Третья дума не выявила сколько-нибудь значительного числа выдающихся государственных деятелей, чем в известной степени и оправдалось утверждение бюрократии, что искать вне ее среды выдающихся государственных работников бесполезно, ибо среда эта втянула в себя почти без остатка всю наиболее образованную, наиболее культурную и наиболее пропитанную государственным пониманием часть населения.