Черубина де Габриак. Неверная комета

Интересно, верила ли в его приезд Лиля? Верила ли в «духовное возрождение»? Вряд ли — для всей России, но для себя, для своей «изнемогшей души»… В 1917-м она пишет «Омовение ног» — цикл из трех стихотворений, в который входит и процитированное выше смиренное — в духе святого Франциска Ассизского — послание к травам и камням, и «Благочестивым пилигримом…», фактически молитва о преодолении немоты, и, наконец, «Тебе омыл Спаситель ноги…» — программное для тридцатилетней Васильевой стихотворение, в котором вновь слышится двухголосие ее души. Потому что все эти вопросы, рассыпанные в первой строфе, многократно обдуманы и озвучены самой Лилей — в письмах ли, в разговорах ли с близкими, наедине ли с собой, — а теперь наконец им нашелся ответ. И так ли уж важно, кто здесь кому отвечает — Лиля Васильева Черубине де Габриак или наоборот?

Тебе омыл Спаситель ноги,
Тебе ль идти путями зла?

Тебе ль остаться на пороге?
Твоя ль душа изнемогла?

Храни в себе Его примера

Плодоносящие следы,

И помни: всеми движет вера,
От камня до святой звезды.

Весь мир служил тебе дорогой,

Чтоб ты к Христу подняться мог.
Пади ж пред Ним душой убогой
И помни омовенье ног.

Три части «Омовения ног», хотя никогда и не напечатанные в форме цикла, по сути представляют собой парафраз написанного семью годами ранее «Пророка». Там некто — черный посланник ада? — насмехался над самоуверенной грешницей, предвещая ей скорое «отпадение» от инфернального мира и, соответственно, от искусства, которым распоряжается этот мир («Смирив „святую“ плоть постом, / Вы — исступленная химера — / Падете ниц перед Христом, — / Пред слабым братом Люцифера»). Здесь — грешница-героиня, лишившаяся демонической силы, получает напутствие от Того, о Ком дерзновенный пророк некогда говорил как о слабом брате Князя мира сего. Стоит Христу явить свою «плодоносящую» мощь, как пророк ранних Лилиных лет, ее ранней поэзии, оборачивается лжепророком, а пресловутая «схима», казалось бы перекрывшая ей поэтическое дыхание, — билетом в иные, горние, недоступные прежнему лирическому голосу сферы.

От «Пророка» до «Омовения ног» — сюжет, демонстрирующий, сколь долгий путь прошла Лиля за эти семь лет и как глубока была ее уязвленность демоническим, инфернальным началом искусства. В 1917-м, освободившись от этого морока, видя воочию, что представляет собою разгул демонических сил, она уже может и хочет писать по-иному, но обстоятельства складываются так, что ей снова не до стихов. Жить в Петрограде — без службы, без денег, без еженедельных собраний Антропософского общества, чьи резиденты рассеяны по мятежной стране, более невозможно. В городе начинается время военного коммунизма; голод и холод, расстрелы, наводящие ужас на горожан, принудительные уплотнения «буржуазных» квартир, грабежи и убийства на улицах… Васильев на юге, связь с ним потеряна. Елизавета Кузьминична, воодушевленная известием об окончании войны, ждет возвращения с фронта Валериана и готова мириться с любыми невзгодами. Что же касается Лемана, то он, единственный, на кого Лиля в это время могла опереться, не в пример большинству современников трезво оценивая сложившуюся обстановку, хлопочет о выезде из Петрограда и собирается увезти с собой Лилю.

Почему та уезжает — уезжает из города, который, по ее же собственным словам, любит так, как ни одного человека не любила в своей жизни? Потому что, по сути, в 1918-м у нее было два варианта — либо остаться в семье Лиды Брюлловой-Владимировой на правах приживалки, рискуя навлечь на них гнев новой власти (ибо, что ни говори, Лиля как официальный гарант Антропософского общества оставалась довольно заметной личностью в Петрограде, а отношение советского правительства к Штейнеру колебалось от сдержанного любопытства до полного неприятия), либо уехать с тем, чтобы воссоединиться на юге с Васильевым. Лиля, чувствуя, что в эти поворотные и опасные дни должна быть рядом с мужем («…мы редко видимся, но иногда это бывает нужно»), соглашается на второй вариант.

Однако город со всех сторон замкнут фронтом Гражданской войны. Как уедешь без пропуска? Леман ищет возможностей: пытается договориться о работе вне Петрограда, обращается к влиятельным знакомым. Осенью 1918-го датирована запись в дневнике А. Блока: «Телефон от Лемана (просит помочь ему уехать на Украину). Я отказался»[179] (после Октябрьского переворота их в целом приязненные отношения разладились, Блок его сторонился). Однако помощники все же нашлись, и в ноябре 1918 года Лиля и Леман уехали.