Черубина де Габриак. Неверная комета

Как видим, нравы в санкт-петербургском антропософском кружке достаточно вольные. Члены объединения решительно порывают с супругами и родней, чтобы примкнуть к кругу единомышленников; брачные узы ничего не значат, цену имеет исключительно духовная близость. Вот и красавица Лида уже разошлась с безнадежно ей преданным Павлом Шаскольским и сошлась с Дмитрием Владимировым, который вскорости сделается ее третьим мужем; молодая, резковатая шведка Агнесса Форсманн, как и Лиля, бегло читающая и говорящая на четырех языках, оставляет мужа, чтобы ехать в Дорнах на строительство Гётеанума; с Лидой, живущей свободно и одиноко, соседствует семья Петра Васильева, и Лиля, во время мужних командировок часто бывавшая в доме у деверя, ведет долгие разговоры с энтузиастической Клодей, многолетней поклонницей Доктора, особенно увлеченной его эвритмией… Видимо, к Лиле и Клоде часто присоединялась и Лида. Несмотря на все брачные перипетии, они действительно жили семьей, и Лиле было в этой семье хорошо.

Впору подумать, а не семейная ли теплота, свойственная Васильевым, более чем само чувство к мужу влекла к себе Лилю? Васильевы открывали дверь всем — и Волошину, и Брюлловым, и Белому, и Менжинским. Лиля могла искренне радоваться тому, что нашла среди них свое место, радоваться семейному теплу и благоговению, с которым к ней в этой семье относились. Жена старшего брата, любимая женщина первенца, она была неизменно окружена женской нежностью и заботой мужчин; жаль только, что отношение к ней клана Васильевых резко контрастировало с упреками матери, недовольной, что дочь занялась непонятной антропософией, да и поторапливающей насчет внуков. В 1910-е годы у Лили с Елизаветой Кузьминичной не было близости. Она пришла позже, уже по возвращении Лили из Краснодара, когда мать, истосковавшаяся и напуганная разлукой, переехала к дочери и, к великому облегчению последней (Лиля после потрясений 1920-х годов была очень больна), взяла на себя все бытовые заботы. Однако и этому тихому примиренному существованию было отмерено мало лет…

Что же до внуков, то хотя Лиля не сумела (или не захотела?) родить Всеволоду детей, фактически дети у нее и так были. В 1916 году Лида Брюллова, наконец сделавшаяся Владимировой, родила дочку Наташу — на радость мужу, родным и восьмилетнему старшему брату Юре, Лилиному любимому крестнику. Львиная доля внимания Лиды естественно оказалась отдана новорожденной, и Лиля с готовностью взяла на себя все заботы о мальчике. Не уставая, читала ему стихи и рассказы, занималась с ним языками… Рано заметила в нем талант стихотворца и осторожно старалась его развивать; скорее всего, именно Юра и был главным автором (при небольшом участии сестры и кузины) того самого озорного четверостишия: «Мама-прима, мама-бис…», которое мы приводили в одной из предыдущих глав.

В историю русской поэзии сын Лиды Брюлловой и Петра Пильского вошел под именем Юрия Владимирова — детского поэта, самого младшего члена ОБЭРИУ, в 22 года умершего от скоротечного туберкулеза. Знающих его быструю, яркую, столь трагически оборвавшуюся биографию может удивить то, что, несмотря на болезнь, в детских стихах Владимирова все полно мальчишеского звонкого счастья, задора и упоения жизнью — упоения, свидетельствующего о полном удовлетворении собственным детством. «Ниночкины покупки», «Евсей», «Барабан», «Оркестр»: все это на фоне безусловно прекрасной, но весьма драматичной детской поэзии 1920-х оставляет шлейф беспримесной радости, озорного азарта, громокипящей звуковой остроумной игры. А главное — крепкой взаимной привязанности детей и взрослых, ибо дети не только не боятся гнева или огорчения родителей, но и в любой ситуации рассчитывают на их полное понимание: