Червь

К вящему нашему счастью, мои люди наткнулись на него в Кардиффе, где они остановились по пути в Суонси. Они передают, что Джонс гулял в том самом трактире, в коем они расположились на ночлег, и, вернее всего, они так бы его и упустили, не случись им дослышать, как кто-то назвал его имя; тогда, приглядевшись и прислушавшись, они смекнули, что им улыбнулась удача. На первых порах Джонс во всем запирался, но мой канцелярист не отставал; тогда он попытался удрать, но не тут-то было; тогда он возопил, что его задержали без вины, но когда канцелярист на это предложил ему засвидетельствовать свою невиновность перед кардиффским судом, он запел другую песню. С тех пор с ним никто в разговоры не вступает и не желает слушать его объяснений, отчего, как доносит мой человек, он пребывает в унынии и тревоге и, по выражению того же человека, изрядно спекся, впору на стол подавать, что я и не замедлю исполнить – в этом В.Сиятельство может на меня положиться.

Да будет мне позволено не высказывать здесь своего суждения касательно праведного отцовского негодования, которое В.Сиятельство изволили выразить в своем последнем послании, ибо В.Сиятельству и без того, смею надеяться, ведомо, что я уже не знаю, что и думать о Его Милости и чего от него ожидать. Quantum mutatus ab illo! [86] Но я не упущу употребить все средства к тому, чтобы пролить свет на это наидосаднейшее происшествие.

Вашего Сиятельства всепокорнейший и всеусерднейший слуга Генри Аскью.

***

К сему прилагаю список послания, полученного мною от мистера Сондерсона из Кембриджа, с намерением показать, сколь высокого мнения были ученые наставники младшего сына В.Сиятельства о его талантах. О мистере Уистоне [87] В.Сиятельство, несомненно, наслышаны: это вздорный вероотступник и вольнодумец, tener-veneficus [88], за что и был отставлен от места в Кембридже, занимаемого теперь мистером Сондерсоном; за минувшие с той поры двадцать пять лет он озлобился и расходился пуще прежнего и теперь, поговаривают, дожидается кончины своего преемника в надежде вновь выдвинуться и опять занять место, с коего его вполне заслуженно согнали.

Г.А.

***

Кембридж, Колледж Христа, месяца сентября восьмого дня.

Милостивый государь.

Сим уведомляю, что письмо Ваше от 27 августа мною получено и я незамедлительно приступаю к ответу, хотя по причине своего изъяна принужден диктовать. Боюсь, сэр, что в том насущнейшем деле, за которым Вы ко мне обратились, я помочь бессилен. Я не имел приятности встречаться с Его Милостью вот уже два года; в последний раз я удостоился этой радости в пору выборов, сиречь в апреле 1734 года, когда Его Милость, заехав в наш город, сделал мне честь своим посещением. С тех пор мы лишь изредка обменивались письмами, исключительно до математики и алгебры относящимися.

В последнем своем письме, от 24 марта, он желал мне успехов в грядущем учебном году и сообщал о своем намерении в скором времени побывать в Кембридже, а летом отправиться в путешествие по Франции и Италии; до отбытия же за границу он надеялся как-нибудь по благоприятной погоде завернуть ко мне, дабы испросить совет, кого бы ему стоило посетить в чужих землях. Увы, больше ни писем, ни известий о нем не воспоследовало, и я уже было полагал его в отъезде. Новость о его исчезновении меня встревожила и озадачила. Кроме вышесказанного в его мартовском письме не содержалось ничего, касающегося до его личных обстоятельств.

Что же надлежит до познаний Его Милости, то, сказать по чести, равных ему среди моих учеников наберется немного, а выше него не поднимался ни один. Может быть, Вам известно, что я четвертый по времени лукасианский профессор [89] в этом университете, каковым состою с 1711 года, а посему, удостаивая Его Милость столь высокого отзыва, я, право же, имею достаточные основания для сравнения. По моему суждению, дарования Его Милости таковы, что, не будь тому помехою его титул, он по праву мог бы украсить собою сей университет к вящей славе последнего – чего не скажу о многих других особах, избранных за последние два десятилетия в ученый совет.