Червь

Он открыл, что человек вначале рождается просто как неразумное живое тело и лишь потом заражается паразитом. "Способ, коим это заражение происходит, слишком кощунственен, чтобы быть здесь упомянутым", писал Захарьин. Ворцель назвал открытого им червя vermis album cerebrum. Он нашел, что vermis сей, попав внутрь человека, проникает в железу, что находится глубоко в мозгу, и там преспокойно поселяется. Питаясь и увеличиваясь, червь постепенно срастается с железой и становится неотличим от нее. Оттого-то за столько веков никто про него догадаться не смог, хотя за столетия бесчисленно черепов было вскрыто ― и на войнах, и в лечебницах, да и просто так, от удали молодецкой. Гениальность Ворцеля в том как раз и заключена, что он первый понял, что разум наш может быть нам от природы и не присущ, ибо нигде в ней такого нету, чтобы разум вредил своему хозяину, заставляя его совершать поступки часто поистине безумные и вредоносные. Лишь разумом червя объяснить возможно всю противоречивость человеческого ума, вечное противопоставление разума и инстинкта; столь чудовищную чужеродность ума к телу, столь явную противоестественность созданных разумом культуры и цивилизации природным нуждам и стремлениям организма.

Еще этот Ворцель, как добросовестный ученый и человек честный, признался в своем дневнике, что впервые задумался о природе ума человеческого много лет назад, еще в юности, узнав о тайном культе Белого Червя, что процветал некогда в древнем Египте, пока не был запрещен воцарившимися там фараонами. Он прочел о нем в редкой старинной книге малоизвестного у нас арабского ученого Абдуллы аль-Хазреда.

Сросшись с тканями мозга, червь растет и развивается вместе с человеком, получая впечатления о внешнем мире через органы человеческие: глаза, уши, касания рук и прочие. В отличие от человека, какой представляет собой только тело без ума, чувств и души, червь наделен разумом и умеет думать; но, не зная правды о самом себе ― о том, что он лишь червь ― и судя по ощущениям своим, он считает себя человеком с христианским именем и душою.

Оказалось, крестьян Ворцель не умерщвлял, а лишь уничтожил в их головах червя (путем извлечения оного), отчего они сразу утратили свой взрослый ум и перестали быть людьми, а стали вроде больших душевнобольных детей; хуже животных, ибо животные имеют привычки и знают, как им себя вести, а крестьяне эти стали совсем слабоумными, даже с телами своими управиться не могли. Ворцелю пришлось их затем предать смерти, потому что вернуть им разум уже не было никакой возможности.

Однажды он попробовал пересадить червя от одного пациента к другому, чтобы узнать, можно ли перенести разум от человека к человеку, но тот не прижился, ибо они слишком срастаются с мозгами хозяина; и если эти нити, или связи, пресечь, то червь скоро погибает, а вместе с ним и память, и личность, и душа человека. Так он сделал вывод, что ежели человек по какой причине окажется во младенчестве без червя, или червь его вдруг помрет, то личность в таком человеке не разовьется и человек сей так и останется на всю жизнь дубиною слабоумной. И в глубокой старости, когда многие из нас память теряют и становятся подчас хуже детей ― это все оттого, что червь умирает раньше хозяина. Или, напротив, чтоб правильней сказать: хозяин умирает раньше человека.

Исследовал Ворцель и домашних животных: кошек, собак, лощадей. Всюду, где животные проявляли ум, сообразительность и близкие к человеческим качества, такие, как преданность, покорность или даже привязанность и любовь, обнаруживал он присутствие червя. Все животные, что живут рядом с человеком, заражены им. Ворцель считал, что червь управляет животными так же, как и людьми; но их менее развитая, по сравнению с человеческой, материальная основа ― мозг, нервная система и конечности ― не позволяет ему осуществить весь свой потенциал, как он делает это в людях.

Далее Захарьин пишет, что много раз перечел тетради и не смог, как ни старался, найти хоть одну ошибку или неточность в исследованиях и выводах Ворцеля и примкнувшего к нему покойного Нелидова. Больше того, он тайно, не сказав нам ничего, ездил в соседнюю губернию и посещал лечебницу, где ставил свои опыты несчастный доктор; там он правдами и неправдами добился доступа к его бывшему кабинету, операционной и к его вещам; в больничной кунсткамере он своими глазами видел двух старых червей, плавающих заспиртованными в стеклянных сосудах. Начальство лечебницы не знало, что в этих сосудах, потому и оставило их нетронутыми. Выглядели черви, как и писал Ворцель, похожими на мозговую железу, все в шишках и узлах. Ежели б не искусный ланцет хирурга, отделивший их от ставшей им домом железы, никто, даже самый искушенный доктор, ни за что в жизни не догадался бы, с чем имеет дело. Захарьин поведал нам о своих чувствах, что возникли у него, когда он смотрел на червей: какими людьми были они, что их заботило и волновало? Они умерли, так и не узнав, кем прожили всю свою жизнь и чем были на самом деле.