Червь

Чтобы заполнить тишину, я решила немного уточнить.

— Она хочет, чтобы всё было так, как она желает, а если этого не происходит, то она злится. Ты знаешь, мне хватает этого и в школе.

— Знаю, — сказал папа. Это был великолепный для него предлог расспросить меня о том, что происходит в школе, но он не стал этого делать. Он промолчал.

Я ощутила безмерную благодарность. Мой отец уважал границы, которые я установила, не давил и не пытался раскопать больше. Он делал этот разговор легче, чем он мог бы быть, и я понимала, что для него это непросто.

Я чувствовала себя обязанной ему. Вздохнув, я призналась:

— В школе… некоторые осложняют мне жизнь. В понедельник они окружили меня. Просто по очереди стали меня оскорблять. Вот почему мне пришлось уйти, и я поехала в центр, — мне было неловко, потому что просто пережить это было уже унизительно, даже без необходимости рассказывать отцу. Да и вообще, сейчас это было так не в тему… Но если я не скажу ему прямо сейчас, не думаю, что смогу когда-либо.

Отец немного пришёл в себя. Я видела, как он берёт себя в руки и пытается подобрать слова, прежде чем спросить.

— Не хочу приуменьшать то, что тебе пришлось перенести, но… они больше ничего не делали?

Я прожевала и вопросительно приподняла брови. Вообще-то они делали, но я же не могла сказать: «Они использовали смерть мамы, чтобы вынести мне мозг» без того, чтобы не объяснить главную роль Эммы.

— Ничего похожего на то, что было в январе? — спросил он.

Я опустила взгляд на тарелку, затем покачала головой. Через несколько секунд я сказала:

— Нет. Случай в январе — единичный. С тех пор они устраивали только мелкие «пакости», ничего подобного тому, что случилось в тот раз, — я показала пальцами кавычки, произнося слово «пакости».

— Хорошо, — тихо сказал отец. — Большое облегчение узнать об этом.

Я не хотела рассказывать что-то ещё. Можно было подумать, что мне станет легче после того, как я открылась, но это не так. Я чувствовала разочарование, гнев и неловкость. Это было напоминанием, что я не могу быть полностью откровенной с отцом, как раньше. Больше всего на меня давила вина. Часть её была за то, что из-за моего молчания мой папа, похоже, думал, что каждый раз, когда надо мной издевались, всё было почти так же ужасно, как четыре месяца назад, когда случилось самое худшее. Я ткнула кусочек бекона вилкой.

— Когда ты уходишь? — спросил папа. Я взглянула на электронные часы на плите.

Я была рада поводу уйти.

— Сейчас. Всё нормально? Я ненадолго.

— Встретишь друзей? — спросил он.

— Просто встречу Лизу, мы выпьем кофе и поговорим, отдельно от остальных, — сказала я ему перед тем, как встать и положить свою тарелку в раковину. После того, как я частично раскрылась перед ним, лгать стало ещё противнее.

— Подожди, вот… — он встал, покопался в кармане, вылавливая бумажник, и вручил мне десятку. — На кофе. Сожалею, что у меня нет больше. Развлекайся!

Я обняла его, чувствуя себя ужасно виноватой перед ним, затем направилась к задней двери, чтобы обуться. Я открывала дверь, когда едва услышала, как он тихо сказал:

— Спасибо.

— Я люблю тебя, пап.

— Я тоже тебя люблю. Береги себя.

Я закрыла дверь, взяла спрятанную под крыльцом спортивную сумку и обошла дом. Я держала её максимально низко, чтобы папа не увидел, что я что-то несу.

Я выбрала тот же маршрут, которого придерживалась на утренних пробежках, направляясь на восток, в сторону залива. В этот раз, однако, вместо того, чтобы повернуть вверх к набережной, я свернула на юг.

В период своего расцвета этот город до последнего сантиметра был шумным мегаполисом. Постоянно приходили и уходили корабли, поезда прибывали, чтобы привезти товар для отправки морем, город кишел людьми. Северный конец залива — особенно область, близкая к воде — был промышленной зоной. Корабли, склады, заводы, железная дорога и дома рабочих. Через залив курсировал паром.

Паром был любимым проектом моего отца. Когда перевозки пошли на спад, его прикрыли первым. Без парома доки оказались несколько отрезаны от остальной части города. Теперь, чтобы туда попасть, нужно было ехать на полчаса-час дольше. Мой отец думал, что отсутствие хорошего транспорта привело доки к тому состоянию, что мы имеем сейчас. Он считал, что если бы паром продолжал курсировать, то стало бы больше рабочих мест, люди из районов с низким уровнем дохода получили бы широкий доступ к другой части города, да и пропасть между малообеспеченными и богатыми районами в Броктон-Бей несколько бы сгладилась.

Поэтому, когда я попыталась найти место, которое было бы достаточно уединенным, но при этом общеизвестным, я подумала о пароме. Стоит поблагодарить папу за идею.

Я подошла к станции и нашла заброшенный туалет, чтобы переодеться в костюм.