Червивое яблоко

Новые вызовы не заставляют себя ждать. Теперь передо мной стоит задача представить себя миру и столкнуться с последствиями рассказа своей истории. Однако это еще не все: я планирую найти свою дорогу к тому, чтобы быть счастливой – возможно, даже более, чем когда-либо. А Лиза, как и все дети, сталкивается с необходимостью понять и уравновесить правду своих двоих родителей и лучшее в них привнести в свою собственную жизнь. Так как нам со Стивом не удалось решить эту задачу между собой, для нее это будет непросто. Однако мы оба дали ей множество талантов, и теперь у нее есть возможность найти путь к собственному призванию и величию.

Лиза – человек, который планирует все наперед. Она обладает прекрасным чувством, подсказывающим ей, что все необходимо делать хорошо и в срок. Лиза может справиться со всем, что ей дают. Одно из величайших удовольствий моей жизни – наблюдать за дочерью, когда та занята, поскольку она подходит к анализу вещей в спокойной и тщательной манере. Она словно парит между небом и землей, взлетая и приземляясь, счастливая и невредимая в своем идеальном внутреннем мире. Являясь, как и все дети, амальгамой двух своих родителей, она превосходит сумму изначальных слагаемых. Я не думаю, что она знает, насколько совершенна и как огромны ее способности и возможности. Однако она демонстрирует огромный потенциал, когда говорит и пишет. Ее идеи и предложения звучат цельно и кажутся такими же изумительными, как драгоценные камни идеальной формы.

Возможность стать свидетелем того, что она и люди ее поколения сотворят в течение последующих 30–40 лет, не сравнится ни с чем в мире.

Постскриптум

5 октября 2011 года, когда я ехала вниз по 280-й автостраде на север к Пало-Альто, Лиза позвонила мне, чтобы сказать, что ее отец только что скончался. Мы обменялись несколькими фразами, прерываясь, чтобы помолчать. Я порадовалась, что она находится с молодым человеком, ведь я не могла быть рядом. Я заехала в город, чтобы встретиться с другом в Менло-Парке. Небо над головой затянули мрачнейшие темно-серые тучи, но высоко над Пало-Альто и Менло-Парком растянулась поражающая воображение сияющая двойная радуга. Она плыла в воздухе, словно молитвенный флажок, как бы отдавая почести ушедшему из жизни Стиву.

В своей книге «Где угодно, только не здесь» Мона пишет: «Всех тех, с кем мы познакомились до 25 лет, мы запоминаем на всю жизнь». Стив был первым из моих ровесников, кто умер. Он был отцом моего единственного ребенка и тем, кого я, несмотря ни на что, по-настоящему любила. Я чувствовала очень сильный шок.

Лиза находилась со Стивом в тот момент, когда он скончался, и позднее рассказала мне о его последних минутах. Я неоднократно вспоминала это на протяжении следующих месяцев, стараясь сохранить в сердце малейшие детали последних моментов жизни Стива и в полной мере осознать, что его больше нет. Однако, как в юности, когда мой отец объяснял мне идею бесконечности, каждая попытка осмыслить смерть Стива оставляла меня лишь на полпути к пониманию ее значения для меня.

Я была приглашена на поминальную службу по прощанию со Стивом в Стэнфорде, поскольку просила, чтобы меня включили в список. Однако затем меня из него вычеркнули, поскольку я дала разрешение журналу Rolling Stone опубликовать статью о Стиве и о наших ранних совместных годах. Только благодаря рассказам Лизы я сумела понять, чем же стала для меня его смерть. Во время похорон и поминальной службы я сидела одна в Лос-Альтос Хиллс, возвышающемся над ранчо Дювенек, пытаясь понять смысл всего произошедшего.

Несколько месяцев спустя я узнала, что обо мне и моей жизни со Стивом были опубликованы и озвучены вещи, которые никто со мной не согласовывал. Вещи постыдные и ложные. Я чувствовала себя так, словно с меня заживо изнутри сдирают кожу. Неужели это были проделки Стива после смерти? Ох, хитрец! Одним вечером я чувствовала такую огромную боль, что позвонила подруге, чтобы позвать ее поужинать, поскольку я не могла вынести эту тяжесть в одиночку. В тот вечер я выпила стакан красного вина и съела мясо, чтобы приглушить чувства внутри себя. Моя подруга изучила меня и сказала: «Я не думаю, что причиной твоей боли является клевета. Я считаю, что в ее основе лежит смерть Стива». Прошло уже более трех месяцев с момента его смерти. К тому времени я испытала глубокое чувство облегчения от его утраты. Хоть ее слова и шли от самого сердца, они казались нелепыми.

Следующим вечером я просто бродила по дому, не в силах ничем заняться. Меня в очередной раз выставляли сумасшедшей – людям было проще сделать так, чем признать неспособность Стива поступить правильно. Я была зла и растеряна, но сохраняла спокойствие. Я взглянула фактам в лицо: мне нужен по крайней мере еще один год, чтобы закончить работу над собственной историей, и я не могу продолжать пить красное вино и есть мясо, чтобы протянуть это время. И я также поняла, что не смогу писать, испытывая такую боль. У меня возникали даже мысли о самоубийстве. Я ненавидела этот мир.