Червивое яблоко

Я могу сказать точно, что, если бы не компьютер, я бы никогда не смогла написать эту историю. Но если бы не компьютер, у меня, может быть, и не было такой необходимости. Такова простая ирония, которая забавляла меня на протяжении всех последних семи лет. (И да, я использовала именно «Мак», чтобы написать эту книгу.)

Глава 1 Творцы

Я обратила на него внимание в начале января 1972 года – моего первого года обучения в старших классах средней школы. Он носил тонкие синие джинсы с большим количеством огромных дыр, напоминавшие разорванную ткань, висящую на петлях ремня вокруг его ног. На нем была хорошо выглаженная рубашка и кроссовки, и он ходил так, как делал это, будучи уже взрослым: пружинистым шагом, сдержанно размахивая руками. Был весенний, солнечный калифорнийский день, и он стоял во дворе с маленькой книгой в руках. Не знаю, почему я не видела его раньше, хотя, как выяснилось позже, многие из моих друзей были с ним знакомы. Он сразу же привлек мое внимание, и, когда он покидал территорию кампуса, я решила последовать за ним, желая ему что-нибудь сказать, но не имея ни малейшего представления ни что именно говорить, ни как я это сделаю. К своему удивлению, еще три раза в течение следующей недели я шла за ним по пятам до конца кампуса. В итоге я сдалась, потому что мне было слишком сложно взять и представиться вдруг, как гром среди ясного неба, парню, которого я считала милым. Я даже не знала, как его зовут.

Месяц спустя мой друг и одноклассник Марк Итцу решил снять фильм и пригласил меня подготовить его анимационную часть. Марк хотел сделать картину, которая объединила бы двухмерную анимацию, пластилиновую анимацию и игру актеров, и посвятить ее тому, как студенты в нашей старшей школе борются с силами, желающими, как мы считали, подавить нашу индивидуальность. Родители Марка были интернированы в концентрационный лагерь для японцев в США во время Второй мировой войны, и хотя, когда мы готовили фильм, он этого не знал, горел огромным желанием рассказать, каково это, когда подавляют твое «я». У всех у нас имелась своя история. Во время работы над проектом наш коллектив расширялся, приглашались новые люди, однако в самом начале нас было всего трое: Марк, я и парень по имени Стив Экштайн, оператор.

Мы работали над фильмом на протяжении примерно трех месяцев, по крайней мере, каждый вечер пятницы или субботы, начиная c 23.00 и до самого рассвета. Марк назвал его «Хэмпстед», намекая на нашу школу – Высшую школу Хоумстед. Так же звали и небольшого приземистого глиняного персонажа, которого он создал с целью изображения в фильме рядового обывателя. Нашим местом съемки была площадка из цемента в центральном дворе кампуса, где я обычно сидела и ела мой обед во время учебного дня. Но мы трудились по ночам и находились там без разрешения, рискуя бог знает чем, если бы нас поймали.

Ночи были холодными. Я была в восторге от звездного неба, и мне нравилось, что мы там сами по себе и пытаемся что-то сотворить. Едва слышимые звуки, которые мы издавали, тонули в пространстве кампуса, построенного из шлакобетонного камня и похожего на огромную пещеру, и мы радовались, что настолько сосредоточенны и спокойны и создаем нечто особенное, понятное лишь нам немногим. Мы работали без перерывов. Марк и Экштайн – за камерой, обмениваясь друг с другом парой слов во время съемки; я – под одиночным, поставленным под идеально низким углом прожектором. Из положения между пронацией и супинацией я кадр за кадром рисовала свои макеты, будучи очень осторожной, чтобы не нарисовать слишком мало или слишком много, прежде чем встать и отступить назад, чтобы поставить на паузу и снять нужный кадр, а затем вернуться. И так продолжалось часами.

В одну из ночей Марк поручил мне слепить из земли кусочек за кусочком его глиняного человечка, чтобы это выглядело так, словно Хэмпстед появляется прямо из цемента. Затем он протянул мне второго Хэмпстеда, разрезанного пополам, с которого я должна была начать воспроизводить сцену его появления. Когда этот маленький персонаж полностью вылезал из цемента, я делала так, чтобы в кадре создавалось впечатление, что он размахивает руками в порыве болезненного безумия из-за того, что его похоронили заживо. В другой вечер мне надо было нарисовать тропинку, по которой эта маленькая фигурка могла спуститься. Используя дешевый цветной мел, я начала наносить мягкий узор, который затем приобрел вид мерцающего огня. Это выглядело психоделично. Однако, говоря по правде, такая форма пришла мне на ум из моих воспоминаний о клубящемся сигаретном дыме родителей, на который мне очень нравилось смотреть в те времена, когда я была ребенком и жила в Огайо. Этот дым поднимался достаточно высоко, чтобы я могла следить за ним глазами во время их ежемесячной игры в покер с моими бабушкой и дедушкой.