Читаем Червонная Русь полностью

– Да сам, поди, с похмелья «Отче наш» не помнит, где ему теперь других учить! – усмехнулась Анна Хотовидовна.

– И то хорошо: придираться не будет! – посмеиваясь, добавила Зорчиха. – Он сейчас за ковшик рассола любой грех отпустит!

Дверь распахнулась, но как-то слишком резко и уверенно для рук страдающего похмельем отца Минея. Да и по внешности гость, стремительно ворвавшийся в горницу, был отнюдь не монах. Женщины ахнули от неожиданности при виде мужчины, влетевшего к ним, точно райская птица, – на нем была красивая шелковая рубаха с расшитым оплечьем, на плечах красный плащ, на пальцах несколько дорогих перстней с красными и синими камнями, и даже голенища зеленых сафьяновых сапог были расшиты золотой нитью. На вид ему было лет сорок; его лицо с черными густыми бровями, блестящими голубыми глазами и красивой русой бородкой показалось Прямиславе смутно знакомым, но в первый миг она просто удивилась – как может мужчина, незнакомый и незваный, так смело врываться в женские горницы? Может, искал Вячеслава Владимировича, да промахнулся?

Но неожиданный гость вовсе не искал князя Вячеслава. Быстро оглядев горницу, среди замерших от удивления женщин он цепким взглядом мгновенно выхватил стройную фигуру Забелы, замершую посреди горницы с гребнем в руке.

– Родная моя! – воскликнул он и, мигом бросившись к Забеле, заключил в объятия и стал покрывать поцелуями ее голову. – Лебедушка моя, желанная, ненаглядная! Наконец-то вижу тебя, жемчужинка ты моя золотая, яхонт мой самоцветный!

– Да ты сдурел, боярин! – Забела, в первый миг опешив, быстро опомнилась и стала весьма решительно вырываться из непрошеных объятий. Причем видно было, что в этом деле красивая и бойкая девушка имеет некоторую сноровку. – Знать я тебя не знаю, пусти, шальной! Сам ты яхонт!

Она высвободилась, отскочила и даже бросила в него гребнем. Ударив незнакомца в грудь, тот упал к его ногам, но пылкий влюбленный, не обижаясь, протянул к обидчице руки с блестящими перстнями и с нежной мольбой позвал:

– Не гневайся, яблочко мое наливное, нежная моя серна! Знаю, виноват я, что долго не был, за то меня Бог наказал! Не теперь-то никогда уже я с тобой не расстанусь, всю жизнь мою тебе принес, возьми, только не гневайся! У самого сердца буду держать тебя, душа моя, Прямислава свет Вячеславна!

И тут до всех постепенно стало доходить, что происходит. Прямислава, слушая пылкие излияния, мысленно сочинила было целую повесть: что кто-то из туровских бояр любил Забелу, но долго отсутствовал и даже не знал, что семья его возлюбленной в жестокой нужде и саму ее продают за долг, а теперь отыскал ее, чтобы выкупить. Оттого-то она так небрежно отзывалась о женихе «с поросячьими глазками».

Но при последних словах все стало ясно, досужий вымысел растаял, как дым. Прямислава вспомнила это лицо, мельком виденное в последний раз года три, а то и четыре назад. Это был Юрий Ярославич – такой же красивый, такой же щеголеватый и нарядный, но с мешками под глазами, с резкими глубокими морщинами на лбу, с первой сединой среди русых волос на висках.

Прямислава задрожала: она ждала этой встречи и готовилась к ней, но не могла и вообразить, что она произойдет таким странным и даже нелепым образом! Что беспутный муж застанет ее в горнице в одной рубашке, с расплетенной косой и примет за нее ее же собственную холопку! «Что же за судьба у меня такая! – промелькнуло в мыслях. – В который уже раз за меня другую принимают!» Перепутать ее с Крестей, которая, в новом свежем подряснике и новом черном платке, с серебряным крестом на груди, скромно сидела в уголке, Юрий Ярославич, конечно, не мог, но красота и стать Забелы ввели его в заблуждение, а одежда не могла помочь, поскольку обе они были только в исподних рубашках.

Но теперь, в отличие от прошлых случаев, держать его в этом заблуждении не было никакой надобности.

Ошарашенная Забела перевела взгляд на Прямиславу. Юрий Ярославич проследил за ее взглядом и переменился в лице. Он увидел бы Прямиславу раньше, если бы Забела не оказалась между нею и дверью, когда он сюда ворвался. У окна в маленьком резном креслице, выложенным рыбьим зубом[53], сидела девушка, тоже стройная и красивая, тоже в рубашке, с распущенными волосами, и выражение ее лица ясно говорило, что она-то лучше всех поняла его поведение. Князь Юрий не помнил лица своей девочки-жены, но узнал черты тестя, Вячеслава Владимировича. Белизна лица и рук, золотой крестик на шее, а главное – строгий, пристальный, тревожный взгляд девушки у окна лучше всяких слов объяснили ему его ошибку.

– Батюшки святы! Пресвятые угодники! Прасковья Пятница! – бормотала Пожариха. Сидя у самой двери, она видела влетевшего гостя только со спины, но тотчас распознала фигуру и голос того, кто недолго побыл хозяином в этом самом доме. – Князь Юрий!

Перейти на страницу:

Все книги серии Историческая книга

Дом на городской окраине
Дом на городской окраине

Имя Карела Полачека (1892–1944), чешского писателя погибшего в одном из гитлеровских концентрационных лагерей, обычно ставят сразу вслед за именами Ярослава Гашека и Карела Чапека. В этом тройном созвездии чешских классиков комического Гашек был прежде всего сатириком, Чапек — юмористом, Полачек в качестве художественного скальпеля чаще всего использовал иронию. Центральная тема его творчества — ироническое изображение мещанства, в частности — еврейского.Несмотря на то, что действие романа «Дом на городской окраине» (1928) происходит в 20-е годы минувшего века, российский читатель встретит здесь ситуации, знакомые ему по нашим дням. В двух главных персонажах романа — полицейском Факторе, владельце дома, и чиновнике Сыровы, квартиросъемщике, воплощены, с одной стороны, безудержное стремление к обогащению и власти, с другой — жизненная пассивность и полная беззащитность перед властьимущими.Роман «Михелуп и мотоцикл» (1935) писался в ту пору, когда угроза фашистской агрессии уже нависла над Чехословакией. Бухгалтер Михелуп, выгодно приобретя мотоцикл, испытывает вереницу трагикомических приключений. Услышав речь Гитлера по радио, Михелуп заявляет: «Пан Гитлер! Бухгалтер Михелуп лишает вас слова!» — и поворотом рычажка заставляет фюрера смолкнуть. Михелупу кажется, что его благополучию ничто не угрожает. Но читателю ясно, что именно такая позиция Михелупа и ему подобных сделала народы Европы жертвами гитлеризма.

Карел Полачек

Классическая проза
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей
По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей

В книге описана жизнь деревенской общины в Норвегии, где примерно 70 человек, по обычным меркам называемых «умственно отсталыми», и столько же «нормальных» объединились в семьи и стараются создать осмысленную совместную жизнь. Если пожить в таком сообществе несколько месяцев, как это сделал Нильс Кристи, или даже половину жизни, чувствуешь исцеляющую человечность, отторгнутую нашим вечно занятым, зацикленным на коммерции миром.Тот, кто в наше односторонне интеллектуальное время почитает «Идиота» Достоевского, того не может не тронуть прекрасное, полное любви описание князя Мышкина. Что может так своеобразно затрагивать нас в этом человеческом облике? Редкие моральные качества, чистота сердца, находящая от клик в нашем сердце?И можно, наконец, спросить себя, совершенно в духе великого романа Достоевского, кто из нас является больше человеком, кто из нас здоровее душевно-духовно?

Нильс Кристи

Документальная литература / Прочая документальная литература / Документальное
Моя жизнь с Гертрудой Стайн
Моя жизнь с Гертрудой Стайн

В течение сорока лет Элис Бабетт Токлас была верной подругой и помощницей писательницы Гертруды Стайн. Неординарная, образованная Элис, оставаясь в тени, была духовным и литературным советчиком писательницы, оказалась незаменимой как в будничной домашней работе, так и в роли литературного секретаря, помогая печатать рукописи и управляясь с многочисленными посетителями. После смерти Стайн Элис посвятила оставшуюся часть жизни исполнению пожеланий подруги, включая публикации ее произведений и сохранения ценной коллекции работ любимых художников — Пикассо, Гриса и других. В данную книгу включены воспоминания Э. Токлас, избранные письма, два интервью и одна литературная статья, вкупе отражающие культурную жизнь Парижа в первой половине XX столетия, подробности взаимоотношений Г. Стайн и Э. Токлас со многими видными художниками и писателями той эпохи — Пикассо, Браком, Грисом, Джойсом, Аполлинером и т. п.

Элис Токлас

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги