Червонная Русь

– Грехи мои на твоей душе будут, Прямислава Вячеславна! – с тихим бешенством сказал он ей. – Раньше я был виноват, так ведь раскаялся! Оттолкнешь меня сейчас – считай, сама в греховный омут толкаешь, и за все, что я дальше совершу, Бог с тебя спросит!

– Так-то ты любишь меня, Юрий Ярославич! – гневно ответила Прямислава. – Тебе бы каяться, тебе бы самому в монастырь идти, а ты на меня все валишь! И в мирской жизни хочешь моей добротой свои грехи прикрыть, и по смерти на меня их перекладываешь! Отпустил бы ты меня по доброй воле – тогда бы я поверила в твою любовь! Тогда бы ты любил меня, тогда бы каялся, когда не желал бы своим грехом мою чистоту очернить! А теперь вижу – никого ты не любишь, кроме страстей своих! И я тебе не подруга! Не дадут епископы развода – в монастырь уйду, постригусь, но женой твоей не буду!

– Хочешь, князь Юрий, вече соберем, у людей спросим: миловать ли твои грехи? – спросил князь Вячеслав. – Пусть народ скажет, верит ли тебе!

– Пусть народ за собой смотрит! – непочтительно отозвался Юрий Ярославич и бросил злобный взгляд на попа Ахиллу.

Он понимал, что такое вече обернулось бы для него лишним позором и туровцы, которым были памятны и вдова Нагибиха, и прочие его приключения, едва ли решат простить князя. Он побежден, а значит, жалости толпы ему ждать нечего.

Прямислава думала, что после такого поражения Юрий Ярославич сразу уедет, но наутро, проглотив обиды и унижение, он снова сидел с князем Вячеславом в гриднице и беседовал, как любезный друг и родич. День за днем он вел себя почтительно и скромно, каждый день присылал к Прямиславе с просьбой принять его. Она неизменно отказывала, но он заговаривал с ней в гриднице, куда она не могла не выходить.

– Что он хочет, горе мое? – говорила она в горницах: – Ведь сказала же: не вернусь я к нему, пусть хоть лоб разобьет!

– А ему надо хоть лоб разбить, а вернуть тебя! – пояснила ей однажды Анна Хотовидовна. – Он ведь вдовцом женился. Значит, два раза венчался, в третий ему нельзя, даже если ты в монастырь уйдешь. А если разведут, то он, прелюбодей, и вовсе в другой раз жениться не сможет. А детей у него нет, только от холопок разве, но это что за дети? Так и проживет жизнь один со своим позором и в роду своем последний будет. Вот и мается.

– Ну, пусть его!

Но в душе Прямислава не была уверена, что поступает правильно. Юрий Ярославич не уставал намекать ей, что «целомудренная и мудрая» жена сумеет обратить его на верный путь, и ее смущало сомнение – а вдруг это действительно так? Вдруг теперь, когда он полной мерой пожал горькие плоды своего злонравия, он и правда хочет вернуться на верный путь? Ведь сама она достаточно хороша, чтобы приковать к себе даже самого любвеобильного супруга!

Но не раз и не два бывало, что она, пристально наблюдая за ним, замечала быстрый, словно бы невольный взгляд, брошенный в сторону женской скамьи. И сразу понимала: ни одному его слову верить нельзя!

– А твой-то пристает ко мне! – однажды шепнула ей Забела, войдя вечером в горницу. – Даром все глаза на меня пялил, а сейчас иду, он за лестницей стоит. Я испугалась сдуру, думаю, домовой! А это он! Так, говорит, полюбилась я ему, прямо с того дня, как увидел, в глазах темно! Оно и видно – за жену меня принял! – Забела хихикнула.

– Неужели и сейчас пристает? – У Прямиславы упало сердце. Она и раньше подозревала, что именно Забелу выискивает взгляд Юрия Ярославича, не совсем уместный для кающегося супруга.

– Да вот только что! – Забела кивнула в сторону сеней, где была лестница вниз. – Говорит, вот прогонит меня жена, тебя вместо нее возьму, буду возле сердца держать! Знакомая песня, видать, поет, не спотыкнется!

– А где он сейчас?

– Вроде в гридницу пошел.

– Ну-ка выйди, погляди, нет ли его там. Зорчиха, пойди вниз, тайком вызови тысяцкого и с ним кого-нибудь. Пусть за дверью встанут.

Забела засмеялась и убежала, Зорчиха ушла за ней. Прямислава вышла в верхние сени и притаилась в тени столба: здесь было совсем темно, и увидеть ее снизу было нельзя, зато она видела нижние сени, освещаемые факелом на дверном косяке. За плечом у нее встала Анна Хотовидовна, придерживая браслеты, чтобы не звенели.

Они ждали, через нижние сени туда-сюда ходили люди: вечерний пир кончался, гости расходились, пока не закрыли ворота из детинца на посад. Через сени прошел Гаврила, сын боярина Воинега, дружески обнявшись с десятником Ярцем, за ними отец Миней, которого заботливо поддерживал староста Перенег, а сзади шел купец-хлебник Ян Трещага и что-то рассказывал, в хмельном возбуждении размахивая руками.