Чешежопица. Очерки тюремных нравов

С проводниками — расчет только деньгами. Они и посадят в хорошее, солидное купе. Едут папа, мама, дочка отдыхать, загорать на юга и побережья. Одно место в купе свободное: просят, умоляют пассажиры проводника не подсаживать, угощают его, одаривают и довольны, что едут одни — семьей. В купе проводника стоит с чемоданчиком веселый человек возраста непонятного, почти как ребенок. Просит предоставить ему место до ближайшей крупной станции, он очень устал. Папа, мама и дочь соглашаются его пустить — только до ближайшей станции. Равиль неописуем в азарте, семья хохочет над рассказами из цирковой жизни. Ну, и совсем умница попутчик: предлагает угоститься с ним, выпить чуток, к радости семьи за его же счет. Жена не возмущается, не из их кармана льется дорогой армянский коньяк, дочь, надув губки, тянет «Буратино». Равиль пьет даже больше других, жажда мучит и к тому же все знают, что артисты пьяницы, так что репутацию надо поддерживать. Жена от коньяка отказалась, но у Равиля нашлась бутылка «Алазанской долины», и она сдалась. Как-то в мгновенье все сникли, Равиль опустил шторы, дверь крепко закрыл и принялся за работу: напитки убрал, чемодан проверил, деньги подсчитал, идущее в «ямку» сложил, серьги аккуратно снял. С кольцами иногда приходится возиться, но у Равиля на этот счет припасен инструмент — распил идет очень редко, а так прижимы и отжимы, нитки промыленные и кольца и перстни сложены в дипломат. Оставшуюся в купе семью описывать не стоит — в себя она придет не раньше, чем через неделю. Ментам эти случаи раскрывать несподручно, сплошная путанность, дальность расстояний, сбивчивые показания свидетелей, разные республики. Никто такие дела брать не хочет.

Подобных воров советская милиция предпочитает на воле не держать. Оторваться им трудно, надо давать клятвенные обещания, проситься на поселение куда-нибудь на Хатангу. Только тогда смогут поверить им, ворам-химикам. По выходу из зон за ними сразу движется прокладка и чем раньше водворяют снова, тем, считается, лучше для общества.

Старый зэк говорит вам: граждане, с гигиенической, с других точек зрения не жадничайте, пейте только свои напитки, кушайте только свою пищу, из незнакомых рук не берите. Деньги, здоровье, а то и жизнь будут в сохранности!

Воры-карманники хвалят районы Поволжья, там проживает доброе христианское и мусульманское население. Обнаружит к примеру пропажу кошелька мордвин (мокша или эрзянин) и сокрушаться особенно не станет, отойдет в сторону от автобусной остановки, покачает головой, сплюнет, махнет рукой и произнесет: «Чему бывать, того не миновать».

Старые люди еще перекрестятся с молитвой. Не то в Прибалтике, где-нибудь в Риге или Тарту. Исчезновение кошелька человека взбудоражит, он остановит автобус, побежит в милицию и начнет всех подозревать, особенно русских, хотя воровской мир Балтики состоит из местных националов и приезжую братву не жалует. Исчезла-то всего жалкая пятерка.

Ни одна профессия не требует такой специализации, как воровство: есть «трупники», занимающиеся изъятием золотых коронок в моргах, «корабельные крысы» — те, кто пасет плавсостав, «рэкетиры» — вымогатели у удачливых кооператоров и дельцов, «вооружейники» — воруют оружие у заводской охраны, в милицейских отделениях, на Тульских, Ижевских и Ковровских заводах. Пушку иметь — мечта каждого семьянина, не только закавказского и зааральского, но и северянина-помора. Людям некоторых профессий без нее не обойтись — таксистам, проводникам почтово-багажных вагонов. Заботливое государство их оставляет наедине с деньгами, темнотой, риском. Оружие — лучшее успокоение и надежда.

В 1966 году в Чите придумали граждане таксистов молотками бить по кумполу и изымать выручку. Разошлись вовсю, даже военные и те ни за что ни про что стали избивать таксистов. Подопьют в ресторанах «Забайкалье» или «Ингода», возьмут машину и просят: «Гони на озеро Кенон». Подъезжают и там на берегу скуки ради изобьют, измутузят водителя, деньги отберут и пинками прогонят. Все это было до поры до времени. Оказался один из таксистов с револьвером. Стали бить, он им: «Ребята, умоляю, не надо». Те разошлись, раскипятились, пришлось «пушку» применить. Двоих уложил сразу, а третьего так, что отваживались с ним в госпиталях потом полгода. Но он честно сказал на суде: «Мы виноваты, мы стали бить». Один этот случай успокоил область и научил с почтением подходить к водителям, уважать их, разом выбил молотки из рук.