Чешская рапсодия

Комбат сел на ящик, скрутил цигарку, мрачно поглядывая, как слесарь и кузнец из роты Коничека стараются исправить броневик. Они принесли походный горн, инструменты, наковальня звенела, как колокол сельской церкви. Вацлав, прислонившись головой к деревянной стене склада, поднял взгляд к ясному солнечному небу. Как могло случиться, черт побери, что белые застигли нас врасплох? Откуда они взялись? Конная разведка возвратилась накануне вечером и ничего подозрительного не заметила. Белые атаковали под утро, значит, они скрывались в какой-нибудь балке на расстоянии не менее пяти часов ходу… А «мирное» Филонове посылало им точные сведения, в том числе и об этом проклятом вине. Киквидзе, конечно, притянет к ответу голову — это его выдумка. К ночи усилим караулы, на мост поставим пулеметы. И Голубиреку на той стороне реки надо крепко подумать о мерах предосторожности. Полк переведем в город. Напрасно не сделали этого раньше. Даже если получим новое пополнение, погибших не воскресишь… Еще Сыхра все думал, не допустил ли он ошибки, послав к Голубиреку на помощь одну лишь роту Бартака. Он так задумался, что не заметил, как вернулись конвоиры с подростком.

— Товарищ командир, — сказал коренастый красноармеец, — голова только глянул на парня и сразу признал: сын здешнего попа.

Комбат встал с ящика, пристально посмотрел на парня:

— Вот так, хитрец, теперь мы привлечем и твоего папашу. — Он повернулся к красноармейцу. — Окружить поповский дом, никого не выпускать. Чтобы даже мышь не проскочила! Если кто зайдет к священнику, задерживать и не выпускать! Десять человек со мной в дом!

В доме они нашли еще одного поповича, уже взрослого, садовника, кухарку и попадью. Сыхра велел свести их всех в большой комнате, сел за стол и повел строгий допрос. Они отвечали сбивчиво или вовсе молчали. Сыхра разозлился.

— Где священник? Все пожимали плечами.

— Пятерым остаться здесь с этими птичками. Кто двинется — стрелять, хотя бы это была кухарка. Остальные за мной!

Обыскали дом от чердака до подвала, простукивали стены, в полуподвальной комнате, в которой явно кто-то жил, простукали даже пол. Комната была оклеена обоями. У правой внутренней стены стоял стол, покрытый большой скатертью, свисающей до полу.

— Отодвинуть, — приказал Сыхра.

Красноармейцу-русскому, который присоединился к чехам на станции, что-то не понравилось в отставших обоях. Он сорвал их, показалась доска, закрывавшая отверстие в стене. Доску вынули, за ней зияло темное отверстие, чтобы пролезть одному человеку. Сыхра подал красноармейцу свой электрический фонарь и револьвер. Красноармеец улыбнулся и без колебаний шагнул в узкий проход — тотчас же раздался выстрел. Сыхра кинулся вслед. Красноармеец стоял посреди просторного помещения, направляя револьвер на человека за столом у телефонного аппарата. Человек был бледен — бледность проступала даже сквозь бороду и усы — и смотрел неподвижным взглядом. Обыскали помещение, нашли два «максима», под столом — двенадцать пулеметных лент.

Вацлав Сыхра взял свой револьвер у красноармейца, сунул его в кобуру. Поп не спускал с него глаз, руки его тряслись. Батальонный сверкнул глазами:

— Вывести наверх!

При виде попа ужас охватил арестованных. Старший сын сделал было движение, словно хотел броситься на Сыхру. Но красноармеец приставил штык к груди поповича. Сыхра уселся за стол.

— Требую объяснений, — начал он спокойно.

Поп не отвечал, только вертел головой, будто никак не мог поверить в реальность происходящего.

— Сбегайте кто-нибудь в Чека, — приказал Сыхра еще спокойнее, — а кто-нибудь другой пусть осмотрит, куда ведут телефонные провода.

— Я пойду в Чека, — улыбнулся красноармеец. — Я коммунист.

— Как вас зовут, товарищ?

— Степан Салайко, красноармеец второго батальона Тамбовского полка, товарищ командир!

Сыхра дал знак двум чехам идти с Салайко и снова обратился к попу:

— Вы понимаете, что ваше молчание напрасно, преподобный Иван Иванович Иванов? — саркастически сказал он. — Я должен получить объяснение вашим действиям. Это вам ясно? Я хочу знать, где сосредоточиваются силы атамана Краснова, и у меня хватит терпения ждать вашего признания хоть до утра. Ваших друзей мы побили, это вы, верно, уже знаете, побьем и остальных. Покуда вы не заговорите, так и будете стоять, и не только вы, но и все ваши.

Поп понурил голову, не переставая, однако, пристально следить за каждым движением Сыхры и двух бойцов, стоявших около него. Сыхра докурил окурок, свернул новую козью ножку и с ледяной улыбкой зажег ее.

— Так что, будете говорить?!

У попа задрожала борода, однако ответа не было. Комбат встал из-за стола, вышел посмотреть, надежно ли охраняется поповский дом. У калитки ему встретился молодой чекист и сияющий Салайко.

— А батюшка-то — большой человек, телефончик у него со всем миром связан, только он скрывал это из скромности, — сказал Салайко и повел Сыхру и чекиста в подвальное помещение.

Здесь он показал им, что телефонный провод проходит под водосточной трубой и вдоль забора на церковную колокольню.

— Кто-нибудь был на колокольне? — спросил чекист.