Чешская рапсодия

— Здесь столько пойла, ребята, что в нем скорее утонешь, чем в Дону! — горланил Ян, весело расставляя бутылки перед командирами. — И такую же батарею я принес для тебя, Войта, вино красное, в аккурат для гусара, а на вкус — как венгерское.

— Где это вы все выкопали? — набросился на них комбат.

— Как где? В станице! Вся дивизия уже хлещет, — широко улыбнулся Шама.

— Забыли, как было в Филонове? Забыли мертвых в вагонах? Охрана у моста надежная?

— Там взвод русских стрелков, у них два «максима», — махнул рукой Аршин.

К утру у моста вспыхнула ружейно-пулеметная перестрелка. Белые с диким воем ворвались в станицу по трупам часовых. Бойцы, стряхивая с себя винную одурь, хватались за оружие. Завязался рукопашный бой.

К счастью, Интернациональный полк держался в одном месте. Голубирек увел его в густые кусты над Доном и по заросшей дамбе, которую обнаружил любопытный Аршин, проскользнул в поле. Утренний туман прикрыл отход полка. Курт Вайнерт выехал со своей батареей на удобную позицию и развернул орудия к стрельбе.

— Бей их, Курт, бей перед станицей и в самой станице! — вскричал Голубирек. — На другом конце станицы мост, прегради белым дорогу к нему!

Курт Вайнерт при свете карманного фонарика глянул на план станицы и открыл огонь. Белых охватила паника: они не могли понять, откуда стреляют красные. Тем временем Борейко расставил свои орудия на базарной площади, зарядив их картечью. Дуэль между красной артиллерией и казаками продолжалась недолго. Менее чем за час красные снова завладели Усть-Медведицкой.

Киквидзе велел посадить себя в седло и разослал бойцов обыскать все строения. Конядра со своими кавалеристами оказался у берега Дона и, объехав воронки от снарядов Вайнерта, прискакал на пристань недалеко от моста. Ян Шама с Ганоусеком, с карабинами наготове, бегом спустились по ступеням пристани и ворвались на палубу парохода. Здесь Тоник поморщился:

— Не нравится мне тут что-то… Пойду осмотрю машинное отделение, а ты будь наготове в случае чего, — сказал он Шаме.

В это время в трюме послышался грохот и вслед за тем крадущиеся шаги. В люке трапа показалась папаха с красной звездой, а затем и настороженное чумазое лицо Беды Ганзы.

— Аршин, откуда ты тут взялся? — заорал Ян Шама.

Тот смутился и виновато взглянул на друзей:

— Похвастаться мне нечем…

— Слушай, некогда комедии разыгрывать! Почему ты не на коне?

Ганза поежился.

— Да знаешь, заснул я вчера в одном доме, ни о чем не думая, вдруг слышу, пушки бьют, — выдавил он из себя с кислой миной. — Я — на улицу, и прямо казаку в руки. А он мчался к мосту, здорово вы им наклали, и вот он как хлестнет меня нагайкой по спине и погнал впереди себя, как оленя. Теперь у меня на спине, верно, третий рубец… Он страшно торопился, и мне пришлось бежать как ошпаренному — он, видно, боялся, как бы мост не разбили раньше, чем он до него доскачет… А тут снаряд — бац в воду у самого моста, вода столбом вверх, конь испугался и понес, точно у него в ухе оса сидит. Тут казаку не до меня стало, я и сказал себе: «Выбирайся, Беда, как знаешь. Карабин и шашку ты оставил под чужой кроватью, так что скройся с глаз, болван». Нырнул я на пароход и — вниз, в машинное отделение…

Аршин запнулся, испытующе поглядел на товарищей — что-то они о нем думают. Под их холодными взглядами таилась усмешка. Аршин высморкался и, злясь на себя, закончил!

— Ну, спрятался, потом слышу — по-чешски говорят. И вот я перед вами, и делайте со мной, что хотите.

— Челюсти придержи — больно дрожат! Казаков уже нет, а нам приятнее видеть тебя живым, — примирительно сказал Ганоусек. — Убитых опять больше чем достаточно, сам знаешь, казаки стреляют не хуже нас. А ты доброволец, тебя бы они не пощадили…

Они повернули назад, и Аршину пришлось здорово поработать короткими своими ногами, чтоб не отстать. На повороте узкого проулка лежал убитый красноармеец — в горле его кровавилась рана. Кавалеристы остановились, стараясь вспомнить, кто это. Аршин крикнул:

— Стойте, ребята, я знаю, кто его убил! Из окна вон того дома в него стрелял штатский, немолодой уже… Я заметил это, когда меня казак гнал… Вы поезжайте дальше, а я не могу этого оставить так.

Вокруг убитого собралось несколько красноармейцев, разгоряченных боем, и среди них командир в кожанке. Он стоял, сдвинув светлые брови, и в углах его широкого рта прорезались гневные морщинки. Шама и Ганза знали его — он командир роты Рабоче-крестьянского полка. Беда потянул его за рукав.

— Его подстрелили из того дома. Я видел ствол винтовки и слышал выстрел, товарищ! Надо бы заглянуть…

Ротный и Ганза вошли в дом. В угловой комнате с окнами на две стороны сидел за письменным столом пожилой человек в поношенном пиджаке и что-то писал. Ганза шепнул:

— Это он. Узнаю его по пряди волос надо лбом. Факт! Ротный строго поглядел на мужчину за столом, стиснув широкие пожелтевшие зубы.

— Гражданин, пойдете с нами! Там, на улице, убитый красноармеец, и я хочу знать… Короче говоря, пошли!