Чешские юмористические повести

— Шар? Делать бить в шар? Команда Биримаратаоа не знать делать бить в шар. Команда Биримаратаоа делать бить только так. Биримаратаоа есть великий!

Теперь, в свою очередь, растерялся старый Клапзуба.

— Что значит — бить только так?

— Да, так! Делать бить ноги, руки, делать бить брюхо, нос, делать бить все. Но не делать хватать, держать, душить, не делать руками. То быть грубость. А кто делать убегать, тот делать проиграть. Биримаратаоа есть великий!

У папаши Клапзубы вытянулось лицо, глаза полезли на лоб, и он только почесывал затылок. Но Биримаратаоа, великий вождь, вынул из правого уха табакерку, понюхал табачок и чихнул, вытащил из левого уха связку ключей и звякнул ими. Это означало, что аудиенция окончена, и воины отвели клапзубовцев в их хижину.

Когда пленники остались одни, папаша Клапзуба принялся бить себя по голове и ругаться на чем свет стоит.

— Ах ты, голова садовая, вытопленные мозги, это ты учинил, это ты наделал! Глупец я, балбес, осел, болван! Куда девалась моя смекалка, как мне в голову не пришло! Матушка моя, родненькая, тут хоть бей, хоть обводи! Ну и заварил я кашу. Вот и применяй свой любимый удар! Это я все натворил! Вот тупица, вот болван, вот дурак, вот осел!

Одиннадцать сыновей с ужасом смотрели на отца. Наконец Гонза пришел в себя.

— Отец, что с вами? Что вас так пугает?

— Что? — накинулся на него старик.— И ты еще спрашиваешь? Завтрашнего дня боюсь! Разве вы, глупышки, сможете быть жестокими? Ведь вы, простачки, играете, словно у вас на ногах лайковые перчатки. И теперь я должен вас выпустить против одиннадцати людоедов без мяча! Вы поняли, что от вас требуется? Вы должны их избить и запинать! Да разве вы на это способны? Гонза,— ты самый старший и самый сильный — можешь себе представить, чтобы ты кому-нибудь дал пинок? Как следует прицелился и лягнул ногой в живот?

— Честное слово… отец… не знаю, но вряд ли смог бы!

— Еще бы, еще бы! Ты моя камера с покрышкой, разве я не сам вас воспитал? Ведь вы играете, как барышни! Как ангелы! Как учителя танцев и хорошего тона! Ведь ваши ноги деликатнее и вежливее, чем у иных смертных губы! Какой я олух! Теперь мы с нашими футбольными правилами сели в лужу. Пропади ты пропадом, мой характер! Если бы мы хоть раз получили штрафной удар, у меня была бы капелька надежды. А так… Куда вам с вашей святой невинностью против людоедов!

Он стал посреди хижины, сразу постаревший и похудевший, и обратился к сыновьям:

— Послушайте, ребята, и самый лучший из отцов может иногда ошибаться в детях. Прошу вас, очень прошу, признайтесь: нет ли среди вас лицемера? Понимаете, я имею в виду такого, кто всегда играет тактично и благородно, но, когда никто не видит, не прочь разок-другой пнуть игрока? Прошу вас, ребята, золотые мои мальчишки, может быть, кто-нибудь из вас тайный грубиян? Подумайте — и признайтесь. Этим вы доставите мне несказанную радость!

Ребята переглянулись, опустили глаза, потом, взглянув на отца, один за другим покачали головой. Клапзуба в отчаянии хлопнул себя по ляжкам.

— Значит, мы пропали. Как пить дать закончим жизнь на вертеле, словно гуси в день святого Мартина. Я просто вижу, как меня поджаривают. Черт побери, как тут не ругаться, хорошенький конец для чемпионов мира, нечего сказать! Сожрут нас и волос не оставят.

Старик замолк и жалобно посмотрел в дверную щель. Он увидел три хижины, а за ними большую поляну. Очевидно, это и есть футбольное поле, где завтра будет решаться их судьба.

— Послушайте, отец,— тихо сказал Иржи.— Наверняка можно будет как-нибудь схитрить. Рассудите, пинать людей, даже если они людоеды, нам трудно. Но когда вы нас учили, чего следует избегать и на что у противника обращать внимание, вы преподали парочку приемов, которые сейчас нам могут пригодиться. Я не помню, как это произошло, но однажды в Берлине я грохнулся так, что думал и не встану. Это меня уложил полузащитник, а я даже не заметил, как он меня пнул…

Чем дальше говорил Иржи, тем внимательнее слушал его старый Клапзуба. Вдруг папаша стал ерзать, все тело у него зачесалось, в печальных глазах сверкнула искра, и он сразу перебил сына:

— Постой, Иржик! В этом что-то есть! Это подойдет! Дело не только в пинках! Правда? Ведь можно нагрубить весьма деликатно! А я, старый пентюх, не подумал об этом! Иржик, золотой мой мальчик, поцелуй меня! Вот это идея! Пусть людоеды изобьются сами! До чего человек иной раз может потерять голову! Будто я никогда не видел состязаний на Летне! А ну-ка, быстро. Хватит языком молоть, давайте лучше кое-чему поучимся!

Старика словно подменили. Он скинул пиджак, закатал рукава и начал открывать сыновьям тайны кое-каких недозволенных приемов. Он описал разнообразные способы подставлять подножки и сбивать игрока с ног. Папаша вошел в раж, а сыновья наматывали все на ус.