Чесменский гром

Тебе, милай, честь особая будет!

Взвалил его на плечи и потащил в крюйт-камору, там усадил верхом на раскрытую пороховую бочку, в руки сунул пистолет.

Как услышишь, что голосят не по-нашенски, пали, помолясь!

Причасти хоть меня, святой отец! — разлепил матрос сжатые губы.

Грехи я тебе, почитай, все уже отпустил, сын мой, а остальное воздастся от Господа! — Никодим, отдуваясь, грузно взбирался по ступенькам трапа.

Шумно выгребая веслами, галеры попытались обойти пинк с носа и кормы, чтобы взять его под анфиладный огонь. Но не тут-то было — опытный корсар эгейских просторов Анастасий Марко ловко вывернул судно лагом к неприятелю.

Все, что мог, я сделал! — крикнул он Никодиму. — Теперь твой черед!

Пышная борода отца Никодима развевалась по ветру, в руках вместо кадила чадил пальник.

Ну, держитесь, нехристи окаянные! Ужо мы вам всыпем напоследок!

Матросы, обнимаясь, прощались друг с другом. Внезапно изменившийся ветер хлопком развернул над галерами синежелтые флаги погони.

Ну-ка, погодь чуток! — гаркнул канонирам озадаченный священник. — Чтой-то во флажках ваших флотских запутался я совсем!

С галер, разглядевши Андреевский флаг над «Павлом», кричали радостно:

Какого лешего деру давали? Мы что, каторжные, по всему окияну за вами гонять, такие-разэтакие?

Не богохульствуйте, ироды! — Никодим с облегчением швырнул в море пальник. — А я чуть было не принял на душу грех тяжкий!

Пересадив на пинк часть команд, галеры (то были «Жаворонок» и «Касатка») повели его к своим. Шлюпку со сбежавшими не искали. Пропадите вы пропадом!

К сожалению, в жизни справедливость торжествует далеко не всегда. Пройдут годы, и Джеймс Престон — негодяй и трус — станет контр-адмиралом и георгиевским кавалером.

* * *

Корабли султана богато украшены золотой резьбой. На ходу они проворны и легки. Штурвалов на турецких кораблях нет. Управляются они просто: тридцать человек ворочают руль в констапельской по крикам рулевого, стоящего на шканцах. Всякий корабль имеет при себе на случай малого ветра галеру. Велик флот султана, и нет во всей вселенной силы, способной противостоять ему!

Флот турецкий живет по своим законам, и Европа морякам султана не указ. Постоянное жалованье получают лишь капитаны, их помощники и пушкари, остальных набирают перед плаванием по окрестностям Константинополя да по островам. Кого поймают — тот и моряк.

Брали и невольников. Потому при первой же возможности матросы убегали с корабля. Нередко отпущенные на берег команды возвращались в половинном составе.

Никакого счисления во время плавания турки также не ведут, а зачем, плывем и плывем! Компас тоже имеется только на флагмане, а так правят по звездам и солнцу. На уборке и постановке парусов на турецких кораблях работают обычно одни христиане — греки и славяне. Турки лазить по мачтам откровенно не любят. А чтобы христиане не пытались бежать, им устраивают отдельный камбуз и кладовую с вином.

За плавание галионджи получают по 40 пиастров (28 рублей серебром), грекам же, знающим морское дело, платят в два раза больше. Чтобы команды не буянили, жалованье матросам выдают лишь по окончании плавания. Но толку от этого немного, и галионджи бунтуют все равно. Провинившихся от души лупят палками по пяткам, чтобы впредь не повадно было.

Лекарей на турецких кораблях не держат и вовсе. Зачем вмешиваться, когда у каждого своя судьба! На весь флот султана один-единственный лекарь, и тот — принявший ислам беглый коновал Кондратий.

Хотя команды в начале плавания расписывают по вахтам, но наверх на работы урядникам каждый раз приходится выгонять плетками всех, кто попадался под руку. Учиться морскому делу галионджи не желали, крича:

— Что мы, обезьяны какие или собаки дрессированные!

Кормили же на кораблях турецких впроголодь — сухарями, да маслинами с луком. По пятницам, правда, варили чор- бу — кашу из сорочинской крупы с коровьим маслом. Два раза в день общая молитва на щканцах, в остальное время каждый молится сам по себе в орудийных палубах.