Честь

Медленно, словно двигаясь под водой, Пимби повернулась к своему защитнику и первый раз за все время посмотрела на него. Бежевый свитер с высоким воротом, коричневая вельветовая куртка с кожаными заплатками на рукавах. Слегка вытянутое лицо, крупный нос, светло-каштановые с золотистым отливом волосы, редеющие на висках. Взгляд серых, как небо в ненастный день, глаз открытый и доброжелательный, хотя немного усталый. Пимби сумела рассмотреть это, хотя он был в очках, которые делали его похожим на университетского профессора, – по крайней мере, ей так показалось.

Продавец тоже пожирал его взглядом, только негодующим и возмущенным.

– Чем могу помочь? – прошипел он.

– Сначала помогите леди, – усмехнулся незнакомец. – Если только вы на это способны.

* * *

Из кондитерской они вышли вместе – два совершенно чужих человека, которых объединил случай. Казалось вполне естественным, что несколько минут они шли рядом, заново переживая произошедшее и наслаждаясь возникшим между ними чувством товарищества. Он настоял на том, чтобы нести сумки Пимби. Это тоже казалось вполне естественным, хотя она никогда не допустила бы этого, будь они в ее районе.

Они дошли до ближайшей детской площадки, совершенно пустой, – наверное, из-за холодной погоды. Ветер был так силен, что сухие листья кружились в воздухе, точно подхваченные водоворотом. Тем не менее впервые со дня своего приезда в Англию Пимби находила, что здешняя погода не лишена приятности: несмотря на ветер, дождь и затянутое тучами небо, в ней чувствовалось непоколебимое спокойствие, к которому Пимби уже привыкла и, сама того не сознавая, начала любить. Отдавшись очарованию зимнего дня, она задумчиво глядела по сторонам.

Он украдкой наблюдал за ней, отмечая, что на лице у нее нет ни грамма косметики, а каштановые волосы, выбившиеся из-под шарфа, отливают осенним золотом и порой поблескивают медью. Но отблески эти так переменчивы, что их трудно уловить. Ее полные губы и ямочка на одной щеке показались ему чрезвычайно привлекательными. Жизнь – это лотерея, размышлял он про себя. Если бы эта женщина была иначе одета и иначе держалась, прохожие оборачивались бы ей вслед, пораженные ее красотой. Но сейчас ее красота почти незаметна, и, может быть, это к лучшему.

– Тот парень, наверное, сумасшедший, – сказала Пимби, которая все еще находилась под впечатлением происшествия в кондитерской.

– Никакой он не сумасшедший, – покачал головой ее спаситель. – Он просто расист.

Она помолчала, ошеломленная. До сих пор она думала, что расисты ненавидят только черных – таких, как Рита.

– Я же не черная, – проронила она наконец.

Он рассмеялся, словно услышал удачную шутку. А когда догадался, что она вовсе не шутит, в недоумении уставился на нее.

– Для того чтобы вызвать ненависть расистов, не обязательно быть черной. У расизма много разновидностей, хотя, по моему мнению, все расисты одинаковы.

Пимби внимательно слушала, с трудом постигая смысл его слов. Акцент этого мужчины резко отличался от тех, с которыми она сталкивалась прежде.

– Есть белые, которые ненавидят черных, – терпеливо разъяснял он. – Также есть белые, которые ненавидят желтых. Дело осложняется тем, что некоторые черные тоже ненавидят желтых, а некоторые желтые – черных. Среди белых, черных и желтых есть такие, кто ненавидит себе подобных, и такие, кто ненавидит абсолютно всех людей без различия цвета кожи. Религия тоже подливает масла в огонь ненависти. Некоторые мусульмане ненавидят всех иудеев, некоторые иудеи ненавидят всех мусульман. А среди христиан есть такие, кто ненавидит и мусульман, и иудеев.

– Но зачем кого-то ненавидеть? – удивилась Пимби.

Его поразил не столько вопрос, сколько простодушная, почти детская интонация, с которой он был задан. Он видел, что она абсолютно искренна. Растущая безработица, бедность, ксенофобия, нефтяной кризис, столкновение идеологий… Все это не могло служить убедительным ответом на ее вопрос, такой наивный и такой серьезный. И он, закоренелый скептик, давно разуверившийся во всех и вся, человек, который не доверял ни газетам, ни телевидению и любое собственное суждение приправлял изрядной долей сарказма, убежденный пессимист, не питавший никаких иллюзий по поводу светлого будущего человечества, эхом повторил за ней:

– Зачем кого-то ненавидеть? Я тоже не могу этого понять.

Позднее они не могли вспомнить, кому пришла в голову мысль посидеть на детской площадке. На своем небогатом английском Пимби сообщила, что она работает в парикмахерской, что сейчас у нее перерыв и она вышла, чтобы купить все необходимое для рисового пудинга с апельсиновой цедрой. Правда, ей не удалось найти фундук. Здесь вообще нет такого фундука, как в Стамбуле, и придется положить в пудинг миндаль. К ее великому удивлению, он слушал с интересом. Она никогда не думала, что на свете есть мужчины, способные интересоваться приготовлением пудинга.

– Значит, вы турчанка? – спросил он.

Пимби кивнула. Ей не пришло в голову поправить его и сказать, что она из курдов. Обычно она забывала об этом обстоятельстве, как не имеющем особого значения.