Честь Афродиты

Точно. Первый час уже… Потому и мысли «тёмные», и глаза слипаются. Так сильно привык в армии в 23 ноль-ноль отбиваться. Уже можно и не «отбиваться», а я не перенастроился, да и нервы. Вспомнилось обещание заказчика передать дело третьим лицам…

— Николай Николаевич, а что такое третьи лица, кто такие? — спросил я, берясь за вилку.

Николай Николаевич, вскинул брови на лоб, сморщил нос…

— Это смотря о чём, — ответил он. — Могут быть наследники, могут — поддержка оппонентов, могут быть юридические, либо физические лица, в любом случае нежелательные тёмные силы, мой друг.

— Тёмные… Это как? — насторожился я.

— Ну, это которые… — он не договорил, неожиданно для меня обрадовано вскричал. — А вот и наш Гриша! — Вскочил и выбежал из-за стола. — Приехал… Прилетел, чертяка. Дорогой, сколько лет, сколько зим…

Они встретились, обнялись, один маленький, другой обычный, постояли, обнимая друг друга, оглядели… Дядя Гриша нашёл меня глазами, изучающее окинул, кивнул мне, и направился в мою сторону. Подошёл, крепко пожал руку, встряхнул её. «Как настроение?» — спросил.

За меня ответил дядя Коля, бодро и вполне определённо.

— Нормально! Без соплей и истерик. Тебя ждём. Ужинаем.

— Это хорошо, — кивнул дядя Гриша. — От матери привет. — Сообщил он. — Сказала чтоб ты… В общем, всё такое прочее. Сам знаешь!

Я кивнул головой: да, понимаю, спасибо, не пацан. Выглядел дядя Гриша почти празднично. Мать наверное провожала. Проследила. В новой рубашке, в костюме, правда без галстука но с полным своим иконостасом на левой стороне пиджака. Все награды, я знаю, у него в жестяной банке из-под конфет лежат, и медали, и ордена, и разные значки, включая и знак почётного чекиста. Я их видел. Даже однажды в руках держал. Но на форменном кителе ни разу. Китель есть, полковничьи погоны тоже, а ордена с медалями — в банке. Из-под шоколадных конфет. Большая такая, подарочная… К пиджаку он пристёгивал только орденские колодки, внушительный иконостас. — И чем вас тут потчуют? — Спросил он, окидывая стол взглядом.

— Дальневосточными деликатесами, естественно. — Не моргнув глазом, ответил газетчик.

— Это хорошо. Я проголодался. — Ответил дядя Гриша. — В самолете не смог… Аппетита не было. Да и ерунда там какая-то была…

— Так мы поправим здоровье. У нас здесь всё есть, как в Юго-Восточной Азии! Греция завидует! — Дядя Коля, подпрыгивая, нетерпеливо заёрзал на месте, выискивая глазами официанта. Тот, удивительным образом видел уже всё, прозрел, торопился к нашему столику.

5

На следующий день, целых полдня я просидел в номере, один, нервничал и переживал. Дядя Гриша вернулся почти к обеду, чуть позже. Он разбирался. В управлении был. Оказывается, девушку не убили, а застрелили… Ужас! Застрелили! А я не слышал! Через подушку, из ПМа с глушителем. Гильзу и сам ПМ, на полу нашли, без отпечатков, видимо стёрли, это первое. Второе, мой клиент не сам ушёл, а ноги волочил, значит его похитили. Третье. Машину нашли в районе какой-то Чёрной Речки. Она уже неделю в угоне числилась. На большой скорости потеряла управление, слетела с обрыва, упала на камни и взорвалась. В ней нашли три обгорелых трупа, с изуродованными лицами, не поддающимися ни описанию, ни опознанию… Возможно и заказуха, но дело безнадёжное. Чистый висяк, как местные оперативники сказали дяде Грише. В принципе, прокурор дело возбудил, но, как в таких случаях водится, положат на полку до особого… Пока где-то что-то не «всплывёт».

Информация меня не успокоила, наоборот. Я понял: работу сыщика нужно срочно бросать. Срочно и окончательно. Нет, нет, и нет! Это не для меня. И не потому, что стреляют и ПМом в нос тычут, а потому, что ни черта не понимаю в бандитской психологии. Я же не знал… «Повёлся» на лёгкие триста баксов за снимки любовников. А тут… Ужас! Белые ноги убитой девушки до сих пор перед глазами стоят. Да и запах смерти в номере, мне кажется, я сразу почувствовал, но тогда не понял, а сейчас хорошо понимаю… Ещё эта авария с трупами… Кошмар! Всё! Завязываю, решил. Окончательно. Деньги заработаю и верну этому…

— Кстати, сынок, а кто этот, твой заказчик? — словно подслушав, спрашивает меня дядя Гриша. Голос у него спокойный, лицо и взгляд такие же. Хотя, я знаю, волнуется, если сынком называет.

— Который три тысячи баксов заплатил? — переспрашиваю. — Я отдам. Заработаю, и отдам.

— Это понятно. Я спрашиваю, кто он? Что мы о нём знаем? — Это «мы» меня насторожило. Получается, мы не об одном думаем.

— Не знаю. Он позвонил. Приехал. Сказал. Дал аванс…

— Аванс? Он сказал — это аванс?

— Да, остальные потом… Чтобы волос не упал, и вообще… Немедленно сообщать… А что?

— Не понятно, — ушёл от ответа дядя Гриша. — А куда звонить, когда? Ты звонил?

— Да, звонил. Вчера. Сразу. А он обиделся, накричал на меня…

— Не удивился? Подумай, вспомни, может удивился или обрадовался, нет?

— Нет вроде… Разозлился, накричал… Что третьим лицам обо мне скажет…

— Третьим? Интересно. А кому именно, не сказал?

— Нет. Я и не спрашивал. Он же кричал.

— Понятно. А номер его телефона ты помнишь, не забыл?