Честь Афродиты

Вот нюх! У меня, у меня, мысленно ответил я, отрывая марлю, с удивлением рассматривая такой же чёткий след на брючине от дурацкого утюга. Гад (утюг, конечно)! Задумался!

— Нет, нет, это у меня, чуть-чуть, — ответил я, не желая сильно её расстраивать. Эти брюки были костюмные. Мы его с мамой мне купили, когда я дембельнулся. Приехал в своей армейской разукрашенной форме, с аксельбантами, толстыми, в полкирпича погонами с сержантскими лычками, самостоятельно изготовленными из ярких пивных банок, в брюках в обтяжку… Сам теперь себе удивляюсь, какой дурак был. Но так все на дембель делали, и я тоже. Даже не сам делал, а… не важно кто. В начале я тоже так мастерил «украшения» своему дембелю. И мне в свою очередь смастерили, и альбом… А тут… брюки. Мои. Костюмные! И в чём я теперь пойду… выйду?

— Мам, а почему ты за Пастухова замуж не выйдешь? — Отвлекая, громко спросил я, удачно переводя стрелки разговора в инопланетное русло, я в этот момент пытался безуспешно затереть чёткий след утюга. Действительно, а почему нет, интересный вопрос. По-крайней мере мать замолчала про горелый запах, задумалась, сбита с толку была.

— А ты бы хотел? — Через паузу, послышался её осторожный, наполненный гаммой тревожных, вопросительных ноток голос.

— Чего хотел? — переспросил я, потому что забыл уже про свой отвлекающий манёвр, потому что пятно не исчезло, а даже лучше вроде проявилось. Вот зараза!

— Ну, чтобы мы с дядей Гришей… гха-гхыммм… это…

— А, с Пастуховым? — переспросил я, хорошо уже понимая, что штаны мои безвозвратно пропали. В лучшем случае шорты из них можно сделать, хотя… из такого материала я вроде не видел.

— Да, с Григорием Михайловичем.

— С Пастуховым, естественно! — уверенно заявил я.

— А он не хочет, — вновь через паузу, с заметной грустью ответила мать.

Не заявление, тон её меня зацепил, насторожил даже, нет, удивил: беспросветная, тёмная женская грусть… Я встал на пороге её комнаты.

— Не понял! — Прогудел я, опираясь руками на косяки двери. Так обычно старики в армии с салабонами, я помню, разговаривают, вернее, начинают разговор. Мать вскинула брови, и устало, нет, не устало, обречённо как-то, мягко, по-женски, словно извиняясь, развела руками в стороны, пожала плечами.

— Он не хочет. Говорит, что не может подставлять ни меня, ни тебя.

— Как это? — Я уставился на неё с безмерным удивлением. Действительно было не понятно. Так не могло быть. Я видел его отношение к матери. Видел и слышал, как она с ним разговаривала. Замечал. Я же не глухой, я отличаю голубиное воркование от рычания собаки. Здесь было взаимное воркование, и с её стороны, и с его. Я замечал такие моменты, видел их лица, глаза, когда заставал их на кухне. На нашей кухне, между прочим, когда они чай вместе пили. А когда я в армии был, я не знаю, и догадываться не хочу, чем они ещё могли там заниматься, когда не на кухне были. Я и не возражаю. Да и сыном он меня в разные моменты часто называет. Даже опекает. И раньше и теперь, когда мы — напарники… частные сыщики, то есть. Как это? — Он что, понимаешь… — Недовольным тоном спросил я. На меня обида за мать накатила, как та вырванная взрывом дверь во Владивостоке. Даже злость…

— Он же милиционер, сынок, пусть и бывший, у него разные враги есть, из этих, его… спецконтингентов… — Последнее мать произнесла с запинкой, — и других каких.

— И что? — Тупо переспросил я, хотя понимал, даже согласен с этим обстоятельством был, что жена и семья, например, того же дяди Жени, расстрелянного Евгения Васильевича Забродина, если взять, заложниками запросто могут быть в «плохих» руках.

— Боится он за нас, за меня. — Опуская руки на колени, примирительно заключила она.

— Не надо за нас бояться! — Уверенно заявил я, выпрямляясь во весь рост. Кстати, заметил, так где-то, кажется, Диоген упирался головой в днище бочки, я читал, как я сейчас в верхний косяк двери. Вырос. Совсем подрос. — И за тебя тоже пусть не беспокоится. Я с ним поговорю. — Грозно пообещал я, распрямляя грудь.

— Нет-нет, только не это. Не надо. Мы сами. — Испугалась мама.

— Вот, правильно. Давно бы так. — Легко согласился я, потому что не представлял себе, как это я буду с дядей Гришей говорить на интимную для них тему, я же не умею. У меня даже слов таких никаких нет.

— Сынок, а как у тебя дела с этой… — Ууу, я сразу угадал, сейчас мама спросит про Леру или про Марго, заранее скривился… — с твоей фирмой «Решаю дела»?

Фух, этого я не ожидал.

— Мама, фирма моя называется не «Решаю дела», а «Решаю проблемы». — С нажимом, многозначительно поправил я и, возвращаясь к гладильной доске, уточнил. — Разница большая. — Хотя, на самом деле разницы никакой я не видел. Одна головная боль. И вообще, я же решил, с такой работой пора завязывать. За последний месяц, меня с моим напарником через такие жернова пропустили, ни в сказке сказать, не в книжке прочитать, никаких нервов не хватит. Это мне повезло ещё, что нервы у меня железные, потому что молодые. И бронежилет с дядей Гришей когда надо выручили. Я к сердцу проблемы не беру, только в голову, то есть к голове, не к сердцу…