Честь Белого Волка

– Как им не надоест, а?

Хельга прильнула светлой головой к моему плечу. Если кто-то не в курсе, эта девочка может завернуть узлом гриф от штанги, даже не задумываясь, что она сделала. Я люблю ее, она моя единственная дочь, и никто не отнимет у меня ее улыбку.

Она полюбила мой замок, она не раз была за Гранями, она встречалась со своей матерью, училась у неё, побеждала и скромно возвращалась домой. Кто бы чего ни думал по этому поводу, я вынужден признать, что наше дитя действует по собственной воле. Инфантильной девочкой её никак не назовешь, да и кто бы рискнул…

Мы обнялись, она чмокнула меня, я расцеловал в обе щеки её, и довольная Хельга отправилась к себе писать письмо юному королю. Белый цверг, зевая, вышел из-за холодильника, поднял вверх большой палец, словно подтверждая, что я поступил правильно, и вновь рухнул на свой коврик. Дожили, этот тип уже смеет одобрять или не одобрять мои поступки. Кажется, дальше терять авторитет уже некуда.

– Моя девочка выросла, – признался я сам себе, входя в спальню и с тоской глядя на старый гобелен. – Что я могу с этим сделать? Ничего. Просто принять это как данность, не отрицая право её выбора. Потому что если она вдруг сделает неправильный выбор своего мужчины, то это будет её собственная проблема, а не моя вина.

Вы можете сколько угодно судить меня за отцовскую беспечность и равнодушие, но это правда. Никто не любит мою дочь больше, чем я. Она это знает. Я это знаю. Кого-то что-то не устраивает, тогда за разъяснениями ко мне или к Хельге. Поверьте, лучше ко мне, я отходчивей, могу сразу и не убить…

Вот с этими дурацкими мыслями наконец мне удалось, не раздеваясь, прилечь, вытянувшись на кровати, когда в дверном проеме показался силуэт дяди Эдика. Похоже, выспаться в эту ночь мне просто не судьба. Ну и ладно, не в первый раз.

– Ставр, мне скучно. Ты запер меня в чуждом мире, где никто всерьёз не уважает древних богов. А я бог! Чтоб ты знал… я вполне в себе, но… мать моя, Вальгалла, да разве хоть кто-то из древних богов был в своём уме?! Лично я таких не помню от Тюра и до Одина, про папочку восьминогой лошади вообще умолчим…

Я бы мог поспорить. Слейпнир реально был самым быстрым скакуном всего Севера. И у него было именно четыре ноги, а не восемь, как казалось большинству, видевшему его бег. Это прекрасный конь, белый как снег, единственный в своём роде, нечто среднее между фокстроттером, орловцем и чистокровным ахалтекинцем.

Те, кто разбирается, поймут. Тем, кто нет, поясню: этот конь мог в любую погоду, невзирая на снег, дождь или ветер, влёгкую преодолевать любые расстояния, удерживая удобный для всадника темп и аллюр.

– А ещё я слушал старые комсомольские песни.

Так, начинается, понесло…

– Ты помнишь эту, когда парень собирается в военный поход и просит: «Ты мне что-нибудь, родная, на прощанье пожелай»?

– «И родная отвечала…» Ну, допустим, помню, дальше что?

– Как что, Ставр?! – вытаращился на меня дядя Эдик. – Она же говорит: «Я желаю всей душой, если смерти, то – мгновенной, если раны – небольшой!»

– Да что не так-то?

– Сам посыл! – окончательно взвился он. – Эта женщина его не любит! Она не желает своему жениху победы в бою! У неё нет и мысли о победе, она твёрдо уверена, что его либо убьют, либо ранят, а победить он не может! Нельзя петь такие пораженческие песни, идя на войну! Вот когда я водил драккары, полные викингов, в бой, то мы пели…

– Эд, ты достал. Чего тебе от меня-то надо?

– Я же говорю, мне скучно! Давай подерёмся?

Я кинул в него подушкой, не попал и… неожиданно уснул, словно вырубился от избытка эмоций и чувств. Наверное, так бывает.

Снов не помню, возможно, их и не было, но, когда я разлепил глаза, передо мной со скорбным выражением лица стоял всё тот же кудрявый бог. Часы на стене показывали десять утра, я заспался…

– Хельга в школе, вечером к ней зайдут подружки, меня пригласили в кино, а мне нечего надеть. Те вульгарные люди из джипа, что не понимают высокой поэзии, накатали на меня жалобу в полицию, но старушки у подъезда сказали, что подтвердят мое алиби, сосиски в холодильнике закончились, я с утра не могу найти белого цверга, и, по-моему, у нас в доме завёлся предатель.

– Позавтракаем в замке, если ты не против. – Я рывком встал, потянулся и направился в ванную.

– Против! Там нет телевизора, племянница кухарки уже не купается в ручье, ты опять заставишь меня с кем-то воевать, а твоя леди Мелисса будет приставать с поцелуями и лезть ко мне в штаны. Зачем? Что она хочет там найти? Там всё моё! Я же к ней не лезу, мне неинтересно, более того, я даже боюсь представить, что у неё там.

Вот примерно под такой эмоциональный монолог мне удалось почистить зубы, умыться, побриться, отправить эсэмэску дочери и улыбнуться:

– От домогательств леди Мелиссы мы все наконец-то избавлены.

– Не верю, – хватаясь за сердце, ахнул он.

В ответ я взял верещащего психа за шиворот и толкнул его лбом в стену. Можно было бы и просто пройти, но такие упражнения отлично заменяют нам обоим утреннюю зарядку.