Честь дома каретниковых

Вернувшись в комнату, Настя полуприлегла на удобном диване, поджала ноги, положила голову на валик. Она думала о брате. Содержанка отца — теперь ей это было совершенно ясно — соблазняет Андрюшу. Нагло, открыто, даже батюшка это заметил, только она умеет его отвлечь, обхитрить. А Андрей совсем мальчишка, неопытный, глупый! Он, конечно, поддается ей. Ведь о последствиях он задумываться не привык, всегда за него думали и решали другие. Но она же рядом, она все видит и понимает! Сколько раз выручала брата, надо выручать и сейчас!

Теперь Настя не колебалась. Вышла в коридор, вновь осторожно глянула из-за угла. Батюшка ушел один. Дай Бог, чтоб Андрюша был у себя! Он-то ее не выдаст. Она предостережет его, брат всегда ее слушался. Да и попрощаются заодно. Третья от края комната…

Когда Настя взялась за ручку и подалась вперед, прислушиваясь — есть ли шум в комнате, — дверь легко отворилась. Она оказалась не заперта. Бесшумно ступив в прихожую, девушка теперь услышала голоса. Она было отпрянула в испуге, но тут же поняла, что второй голос — не отца. Говорила женщина. Тогда Настя так же неслышно подошла к тяжелой портьере, отделявшей прихожую от входа в комнату, чуть раздвинула темный бархат. Не любопытство, а поднимающийся в груди гнев толкали ее вперед. Этой женщины ей нечего было стесняться! Зачем она в комнате у брата? Что ей нужно от мальчишки?

Как ни полна она была решимости, все же увиденное заставило ее замереть, испуганно сжаться. Дыхание перехватило… На таком же, как и у нее в номере, диванчике Антонина и Андрей почти лежали. Шнуровка ее и без того открытого платья была распущена, груди — крупные, с торчащими сосками, обнажены. Белокурая голова Андрюшки неумело, но жадно тыкалась в ее груди, вот он схватил губами сосок, впился в него, застонал. Женщина прижала его голову к себе сильнее, вновь заговорила жарко и нежно:

— Андрюшенька, сладкий ты мой, милый! Наконец-то понял, а то все шарахался. Целуй сильнее, сильнее!.. Ты еще не знаешь, как нам будет хорошо!..

От ее пошлых слов, а больше даже от звука голоса — тягуче-похотливого, — горячий поток крови ожег Настю. Ей хотелось убежать, но, словно завороженный кролик, она стояла, не смея шевельнуться. Андрей, не отрываясь от женского тела, мычал, руки его елозили по широким юбкам. Она тоже обнимала, гладила его — по плечам, обтянутым тонкой белой рубахой, наполовину расстегнутой, по спине. А потом ее руки поползли ниже. И тут Настя наконец отшатнулась от портьеры. И в ту же секунду услышала тяжелые шаги по коридору и узнала их, знакомые с детства…

Как хватило у нее смекалки и быстроты юркнуть в дверь ванной комнаты, она и сама не знает. Но только когда Иван Афанасьевич стремительно распахнул дверь сыновьего номера и в два шага пересек прихожую, он и не заподозрил, что совсем рядом с расширенными от ужаса глазами вжимается в стену его дочь.

Какую картину, распахнув портьеру, увидел батюшка, Настя хорошо представляла. Как ни зажимала она уши, стоя в темном закутке, все равно слышала ошалелый женский визг, грохот, сдавленные выкрики Андрея и громовой бас отца. Она знала, как необуздан бывает Иван Афанасьевич в гневе, но все же таких ругательств, как нынче, от него не слыхала. В комнате бушевал ураган. И вдруг женский вой стих, но, взревев от ярости, заорал Каретников:

— Щенок! Паскуда! Убью!

Этот крик был страшнее всего, слышанного девушкой доныне. Наверное, Андрей пытался защитить женщину и, может, даже ударил отца. В ту же секунду, срывая портьеру, в прихожую вылетел и сам брат. Казалось, не мощный толчок отца выбросил его, а сгусток ненависти, оскорбления, звериного рыка. Не удержавшись на ногах, упав, но мгновенно вскочив, юноша стремглав выскочил за дверь. И почти сразу за ним, не думая о последствиях, о том, что ее могут увидеть, узнать, выбежала Настя. Не выдержали нервы. Только и хватило сознания удержать крик.

Она увидела даже, как мелькнула белая рубаха брата в конце длинного коридора. Как сама очутилась в своей комнате, пробежала в спальню, упала на кровать, сколько лежала, рыдая, Настя не осознавала. Только услышала, что кто-то вошел, позвал встревоженно:

— Настенька, ты где?

Костя! Вот кто был ей нужен! Ему можно все рассказать, укрыться в объятиях… Она рванулась навстречу, столкнулась с ним в дверях спальни, обхватила руками плечи, спрятала лицо…

— Что ты? Что ты? Что случилось?

У него был странный голос — не удивленный, а словно ждущий чего-то.

— Уедем. Давай скорее уедем, Костя! Я боюсь! И устала! Таиться устала, к шагам прислушиваться! Не выдержу, выйду к ним.

— И только-то?

Костя словно не поверил. Потом засмеялся, легонько погладил ее по голове.

— Милая моя! Выпало же тебе переживаний! Потерпи еще чуть-чуть… Пойдем, сядем, вот, гляди…

Он провел ее в гостиную, на диван, показал деньги.