Честь и бесчестье нации

Из совокупности всех помянутых источников и того, что А. Н. Яковлев рассказывает сам, картина в целом вырисовывается такая. В августе 1941 года его призвали в армию и направили сначала в запасный артиллерийский полк, а потом во Второе ленинградское стрелково-пулеметное училище (г. Глазов, Удмуртия). В феврале 1942 года он его окончил. Ему присвоили звание лейтенанта и направили в распоряжение командования Балтийского флота. Оттуда 4 апреля попал в 6-ю бригаду морской пехоты 54-й армии Волховского фронта, где назначили командиром взвода.

6 августа Яковлева ранило. Недели две находился в своей санроте, а потом отправили в тыловой госпиталь. На этом война для него кончилась. Таким образом, на фронте пробыл около трех-четырех месяцев. Поэтому когда он говорит Макашову "Вам очень хочется пострелять, а мне — нет, настрелялся", то все, кому пришлось стрелять четыре года или даже хотя бы два года, годик, воздадут этому должное.

С другой стороны, когда академик уверяет, что "за это время (то есть за три-четыре месяца. — В. Б.) состав взвода сменился полностью раз пять", то возникает вопрос, как согласовать такое утверждение со словами из очерка Виля Дорофеева "Александр Яковлев: уйти, чтобы остаться" ("Диалог" № 17,1990 г.) о солдатах именно этого взвода в ту пору, когда к ним пришел командиром герой очерка: "лихая братва, уже и перезимовавшая в этих окопах, и покормившая злых комаров…"? Ведь это написано в результате беседы с бывшим командиром с его слов, из коих следует, что "братва" не сменялась по меньшей мере полгода.

Да и сама атмосфера во взводе, описанная журналистом с тех же слов, как-то трудно согласуется с утверждением, будто каждые десять-двенадцать дней весь состав начисто выбивало. Например: "Отчаянная братва, щеголявшая из-под нарочито распахнутого ворота гимнастерки полосатым тельником, в первый же вечер устроила новому взводному экзамен… за карточным столом. Играли в козла. Игру, где неукоснительно соблюдался ритуал: проигравший должен лезть под стол — оттуда трижды проблеять. Новый взводный любил шахматы. Но картежник из него был никакой. И в тот вечер в блиндаже, где размещался взвод, ему трижды пришлось побывать под столом. Хотя мог бы и не лезть, поскольку являлся старшим по званию". Как видим, уже тогда был большим демократом: никаких, мол, привилегий.

Но что бы то ни было, а человека ранило. Полковник Галкин пишет по этому поводу: "И я склоняю голову перед вами, как и перед всеми, кто пролил свою кровь на полях сражений за честь и независимость Отечества". Это можно только повторить еще раз.

А. Н. Яковлев говорит: "Фашисты всадили в меня четыре разрывные пули". И не только в ногу, в бедро, но, судя по его словам об осколках в легких, еще и в грудь. Выжить после четырех разрывных — редчайшее счастье, энциклопедический случай, чудо из чудес! Однако молодой и от природы, видимо, очень здоровый организм в содружестве с медициной "казарменного социализма" сделали свое благодатное дело: раненый поправился.

Но что значит поправился? Александр Николаевич пишет, что с девятнадцати лет, то есть в результате того ранения на всю жизнь "стал инвалидом Отечественной войны". Может быть, и так, но военно-медицинские инстанции — странное дело! — этого не признавали. Инвалидов, как известно, списывают из армии вчистую, его же в сорок третьем году отчислили все-таки в запас. А совсем освободили от воинской обязанности лишь много лет спустя после войны, когда он был уже ответственным работником ЦК КПСС.

Иначе говоря, во время войны его еще могли снова призвать в армию. И это представляется тем более возможным, что четырехкратное разрывное ранение не помешало все же человеку, придя с фронта, сразу поступить в институт и вести там чрезвычайно напряженную жизнь: учился и одновременно работал заместителем секретаря комитета комсомола, был членом партбюро, даже руководил кафедрой военной и физической — и физической! — подготовки. В 1946 году Яковлев успешно окончил институт, стал журналистом, потом ответственным работником обкома партии, а затем и ЦК, где поднялся до самого верха. Словом, сделал блестящую карьеру. Остается только добавить, что, дожив вот уже до семидесяти с лишним лет, и поныне совмещает с десяток, если не больше ответственнейших постов и должностей, ездит по заграницам, то и дело дает интервью, пишет многочисленные статьи, книги, принимает активнейшее участие еще и в таких широкомасштабных акциях, как создание каких-то там общественно-политических движений. И все это после столь ужасающих разрывных ранений. Исполать! Вот каких людей формировала эпоха того самого "казарменного социализма!".