Честь и Долг

— Получены ли ответы? — коротко спросил он Рузского. Затем добавил, презрительно скривив губу: — Я знаю мысли и желания так называемой «общественности». Этого для меня недостаточно, чтобы принять столь важное решение. Дума никогда не была выражением чувств и пожеланий русского народа… Есть силы более важные и для меня авторитетные. Я имею в виду, что являюсь верховным главнокомандующим двенадцатимиллионной армии… Не только отдельными генералами… Я больше должен прислушаться к голосу народа, одетого в серые шинели. А потом, я уже говорил, что казачество и вообще население коренной России меня не поймет, если я отрекусь по первому требованию, хотя бы и Алексеева… Что у вас еще? Читайте!

— Есть телеграмма генерала Сахарова, — дрожащим голосом сказал генерал. — Вот ее текст: «Генерал-адъютант Алексеев передал мне преступный и возмутительный ответ председателя Государственной думы на высокомилостивое решение государя императора даровать стране ответственное министерство и пригласил главнокомандующих доложить его величеству через вас о положении данного вопроса в зависимости от создавшегося положения…»

«Хоть этот не согласен с моим отречением», — обрадовался было Николай. Но сердце царя тут же резко упало опять, когда он услышал, что «верный подданный» наиболее безболезненным выходом для страны считает решение пойти навстречу «уже высказанным условиям», так как есть угроза получить еще более «гнуснейшие».

Николай Романов помолчал, переживая новый удар.

— Что вы мне посоветуете? — наконец, глядя куда-то в сторону, спросил он у генерала.

— Ваше величество, надо подождать ответов главнокомандующих, — решил уклониться генерал.

— Да. Я подумаю… — тихо сказал Николай. — Приходите, как только получите депеши.

…В половине третьего к платформе, где стоял царский поезд, снова подъехал Рузский. С ним были начальник его штаба генерал Данилов и начальник снабжения фронта генерал Савич. Поднялись в вагон. Сбросили шинели. Втроем вошли в зеленый салон. Лица у всех были серьезны. Рузский шел шаркающей походкой, Данилов — по привычке выпятив грудь, Савич — словно проглотил жердь. Николай Александрович был уже в салоне. Царь пригласил всех сесть. Сел один Рузский. Данилов и Савич остались стоять. Неожиданно государь попросил сделать доклад о положении на фронте. Всех его желание удивило ведь речь должна была пойти об ужасающем повороте в жизни императора.

Рузский в несколько минут уложил краткий обзор событий на фронтах. Незаметно перешел к тому, что гарнизон Луги встал на сторону мятежников и теперь путь в Царское Село вообще отрезан. Сообщил о слухах относительно собственного его величества конвоя, будто бы он тоже взбунтовался и хотел арестовать тех офицеров, кои остались верны государю. Понизив зачем-то голос, словно на поминках, рассказал о том, что великий князь Кирилл Владимирович с красным бантом на флотском пальто явился во главе своего гвардейского флотского экипажа к Думе и предложил услуги по охране революции…

Генералы удивлялись, видя лицо императора спокойным и безучастным, как на парадных портретах. Зато пачка бумаг в руках сидящего главкосева выдавала дрожь его рук.

После доклада Рузский положил на стол перед царем листки телеграмм. У него не было сил читать их вслух.

Государь начал с депеши великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего Кавказским фронтом. «…Считаю по долгу присяги, — писал дядя царя, — необходимым коленопреклоненно молить ваше императорское величество спасти Россию и вашего наследника. Осенив себя крестным знамением, передайте ему ваше наследие…»

«Правильно говорила Аликс, что Николаша — змея, вскормленная на моей груди», — думал Николай, читая телеграмму великого князя.

В следующем листочке уважаемый им за прямоту главкоюз Брусилов подчеркивал, что «необходимо спешить, дабы разгоревшийся и принявший большие размеры народный пожар был скорее потушен». Он взял телеграмму Эверта. Главкозап тоже просил его «во имя спасения родины и династии» принять решение, на котором настаивает председатель Государственной думы.

— А ваше мнение, Николай Владимирович? — в упор спросил верховный главнокомандующий Рузского.

— Ваше императорское величество, — торжественно прозвучал голос генерала, — мое мнение не расходится с верноподданническими просьбами главнокомандующих другими фронтами и начальника вашего штаба. Я тоже полагаю, что вашему величеству невозможно принять никакого иного решения, кроме того, которое изложено в телеграммах…

У царя дрогнуло лицо, он сделал несколько шагов к окну, затем повернулся к генералам.

— Но что скажет армия, если ее главнокомандующий покинет свой пост?! Что скажет вся Россия?! Юг?! Казачество?!

— Ваше величество, я прошу вас выслушать еще мнение моих помощников, неожиданно для генералов сказал Рузский.

Данилов вспыхнул краской волнения. Стал что-то невнятно бормотать о любви царя к родине, о жертвах, которые надо нести из-за этой любви, о старших начальниках армии.

— А вы какого мнения? — обратился государь к Савичу.