Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

Его горячему желанию стать офицером помогла война. Уже в первый ее месяц обнаружился недостаток в офицерах. Сразу после гимназии, летом 14-го года, Федор попал в Ораниенбаумскую школу прапорщиков. За четыре месяца из "революционно настроенной личности", как его называли друзья по кружку, Федор превратился в "чина военного ведомства". В феврале 1915 года он уже надел золотые офицерские погоны, хотя знаний получил не больше, чем их было у унтер-офицера мирного времени - высочайшим приказом производство офицеров шло по сокращенным срокам. И вот теперь Северный фронт.

Прапорщик - чин военного времени. Но для тех, кто беспрерывно находился на позициях, срок выслуги очередной звездочки предельно сократился. И Федор не засиделся в прапорщиках и подпоручиках. Он был храбр. Хорошо делал свое дело. Ему, кроме того, везло - пули и осколки летели мимо.

Он шел по скользкому ходу сообщения и в темноте, когда не могли видеть солдаты, запускал руку под накидку-макинтош, чтобы ласково погладить третью звездочку на погоне. Даже липкие грязные стены канавы, к которым прислонялся, поскользнувшись, не слишком бесили его. Он, словно со стороны, любовался самим собой. Среднего роста, ладно скроенный молодец, в хорошо пригнанной шинели, всегда опрятный и подстриженный. Недавно он стал растить такие же точно усы, как у полковника Соколова, поразившего тогда, у Шумаковых, воображение юного гимназиста. Но усы отчего-то хорошо росли только над правой стороной губы, а над левой - с какими-то проплешинами. Шишкин очень переживал такую незадачу, но надеялся, что, когда усы станут подлиннее, густота обеих сторон сравняется. На всякий случай он чаще теребил именно левый ус - а вдруг да разбудит там корешки волос.

Ход сообщения нырнул под елочки небольшой рощицы на холме и закончился. Дальше можно было идти по мягкой хвойной подстилке. Дождь превратился в мокрый снег. В темноте возник бесформенный бугор, от которого потянуло печным дымком.

Еще несколько шагов, и ниже уровня земли забрезжил слабый свет, пробивавшийся через щель неплотно прикрытой двери. Восемь ступенек вниз, привычный поклон в три погибели перед низкой дверцей, и приятное тепло сразу охватывает Федора. Первая комната штаба батальона - для телефонов и пешей связи. Потолок довольно высок - самый рослый человек его не касается даже в папахе. На дощатом столе - четыре фонических телефона беспрерывно пищат "ти-ти-ти", телефонист при них спокойно читает засаленную книжку.

Два свободных от дежурства телефониста и четыре солдата связи спят на нарах у противоположной стены. Денщик и два других солдата возятся у чугунной плиты, ставя чайники, разогревая большую кастрюлю с супом из офицерской кухни. Один из солдат подошел к поручику помочь ему снять мокрую и грязную накидку и влажную шинель, другой солдат и денщик на миг оторвались от плиты, вытянувшись перед офицером по стойке "смирно". "Продолжайте!" кивнул им Федор.

За тонкой дощатой перегородкой - собственно штабная комната, она же обиталище командира. Яркая пятнадцатилинейная керосиновая лампа заставляет жмуриться всех входящих. От этого Федор не сразу разглядел, кто здесь уже собрался. Но глаза быстро привыкли, а слух еще раньше уловил короткие словечки "даю", "углом", характерные для азартного "шмен-де-фера", а попросту "шмоньки". Над чистым сосновым столом, с которого были убраны топографические карты, возвышалась грузная фигура лихого картежника капитана Орлова, с несколько покрасневшим и припухшим от поклонения Бахусу лицом. Рядом с ним казались мелкими и щуплыми капитан Крылов, командир роты Шишкина, подпоручик Чепоров и прапорщик Злюкин, оба 4-й роты. Подпоручик Чепоров был тоже страстный игрок и гуляка, но ему не везло ни в картах, ни в чинах. Он регулярно спускал в "шмоньку" все свое жалованье. Что же касается производства, то он уже дважды был ранен, обретался по нескольку месяцев в лазаретах и из-за этого пропустил несколько сроков выслуги.

Прапорщик Злюкин, бывший присяжный поверенный, только недавно прибыл из Москвы, из Александровского училища, где прошел такой же ускоренный четырехмесячный курс, как и Федор. Но его характер вполне отвечал фамилии, и установить с ним приличные отношения Федор так и не сумел, хотя по возрасту был к нему ближе всех.

Командир батальона, подполковник Румянцев, словно добрая хозяйка, сидел подле другого стола у ярко начищенного медного самовара, уютно пыхтевшего, и ждал ужина. Еще двое-трое офицеров свободно расположились на табуретах в разных концах комнаты. Особенный уют ей придавала походная кровать командира, застеленная ковром, из-под которого выглядывали белоснежная подушка и простыня. Крахмальное белье в этой низкой землянке с дощатыми стенами, отстоящей всего на полверсты от окопа, над которым посвистывали пули, сразу вызывало мысли о том, другом мире, где люди их круга по-прежнему обедают в ресторанах, пользуются комфортом квартир и гостиничных номеров, развлекаются в театрах и синема.

Денщик принес на тарелках колбасу, коробочку сардин и хлеб.