Честь и долг

Послы короля Британии Бьюкенен и Республики Франции Палеолог вышли из кабинета российского министра иностранных дел, что в здании у Певческого моста. Они только что впервые встретились в ведомстве незабвенного Сазонова с назначенным вчера на его пост Николаем Николаевичем Покровским. Оба посла испытывали одинаковое чувство удовлетворения, которое еще больше сближало их, старых друзей по Балканам, где они много преуспели в антирусских интригах до великой войны. И Бьюкенен, и Палеолог за последние недели приложили много сил, чтобы убрать Штюрмера, бывшего одновременно и премьером, и министром иностранных дел. Разумеется, британский посол обделывал свои дела в полной тайне через агентуру СИС и ее главу в Петрограде сэра Самюэля Хора, а экспансивный француз чуть ли не в каждом салоне, где он бывал, клялся свалить этого "немецкого камергера", как тогда называли Штюрмера, хотя он не был немцем по крови, а только по фамилии.

Главная новость — сам Покровский показался им хорошего свойства. Шестидесятилетний бывший государственный контролер выказывал полную преданность Антанте. Естественно, что как только послы узнали о назначении шефа внешнеполитического ведомства, они навели о нем необходимые справки.

Советники и секретари, побеседовав со своими русскими знакомыми, немедленно доложили, что тридцать пять лет Покровский был занят финансами и государственным контролем, но его никогда не коснулась даже и тень подозрения в казнокрадстве. О делах внешних и дипломатии у него нет никакого представления. "Оно и хорошо, — синхронно подумали послы. — Легче будет склонять его к интересам Британии и Франции и опутать комплиментами".

Новый министр — человек осторожный, умный и трудоспособный. В личных отношениях — высоких качеств, душевный и скромный, с известной долей насмешливого лукавства. Состояния у него нет, он обременен большой семьей и жизнь ведет простую и приличную. "Это уже довольно плохо, — также одинаково решили послы, — ибо женщину ему, наверное, не подставишь, да и в махинации не увлечешь".

Но все равно, Покровский был лучше, чем злодей Штюрмер, про которого говорили, что он своим креслом премьера обязан Распутину. Правда, слухи эти возникли с подачи послов, но в конце концов и сами союзные дипломаты глубоко поверили, что все так и было…

Теперь, когда швейцар в богатой ливрее выпустил союзников-послов на Дворцовую площадь, их встретил солнечный день, довольно редкий для декабрьского Санкт-Петербурга, легкий морозец и приятное похрустывание снежка. Возносилась в голубое небо Александрийская колонна, и даже темно-красный фасад Зимнего не казался столь мрачным, каким он выглядел под серым небом.

Послы решили пройтись по Миллионной до своих особняков и отпустили экипажи с секретарями. Бьюкенен и Палеолог были не только любителями прогулок. Они хотели на воздухе обсудить последние события, которые начинали стремительно разворачиваться.

— Никогда не обращал внимания, — вдруг сказал Палеолог, сворачивая к Эрмитажу, — что Зимний дворец словно окрашен кровью!..

— Мой друг, в вас говорит литератор, будущий член Французской академии! — польстил Палеологу Бьюкенен, отлично зная о литературных претензиях коллеги. Один из агентов сэра Хора давно приносил фотокопии со страниц дневника французского посла.

Польщенный француз, чтобы перевести разговор в интересовавшее обоих русло, обратился к новому образу. Атланты из сердбольского гранита, украшающие портик Нового Эрмитажа, привлекли его внимание.

— Разве что только эти мужи поддерживают теперь дом Романовых!

Сухой и чиновный ум Бьюкенена поразился живости воображения француза, что британский посол и не преминул отметить вслух. Палеолог был падок на лесть, даже грубую, и не увидел за нею подготовку старого друга к выуживанию сведений.

Как истинный дипломат, Бьюкенен не спешил приступать к сути дела, старясь «разогреть» говорливого Мориса.

— Как вам понравился мистер Покровский, мой дорогой Палеолог? улыбнувшись так, словно он произносит слово "чииз",[8] спросил британский посол.

— Судя по его заявлению, он поддерживает царя как атлант! — продолжал навеянный Эрмитажем образ французский посол. — Он не типичный русский, вынес Палеолог категорическое суждение.

— А как же вы себе представляете типичного русского? — снова улыбнулся в седые с желтизной усы сэр Джордж.

— Многие русские, я сказал бы, почти большинство русских, настолько нравственно неуравновешенны, что они никогда не довольствуются тем, что у них есть, и ничем не могут насладиться до конца, — затараторил посол, сев на любимого конька. — Им постоянно нужно что-то новое, неожиданное; нужны все более сильные ощущения, более сильные потрясения, удовольствия более острые. Отсюда их страсть к возбуждающим наркотическим веществам и грубому алкоголю, ненасытная жажда впечатлений и большой вкус к отступлениям от морали…