Честь и мужество

Однако дома, деревянного, одноэтажного, не оказалось — снесли, на его месте построили другой, высотный. В подобных случаях инспектор обращался в адресное бюро. Так поступил и сейчас. Заполучив там длиннющий список с одной и той же фамилией (Смирновы уступают в Куйбышеве, пожалуй, лишь Ивановым да Кузнецовым), стал обходить здание за зданием, улицу за улицей. Все впустую, нет такой женщины. Но ведь Уланова сказала четко, ясно: она очень нужна. Значит, надо продолжить поиск.

В конце концов его усилия были вознаграждены: со Смирновой встретился. Жила она в центре города — на Молодогвардейской, отыскать же ее оказалось непросто потому, что в платежных ведомостях то ли по ошибке, то ли умышленно были перепутаны инициалы.

— Ну какая я, сынок, А. Е., ежели вот уже седьмой десяток меня кличут Евдокией Алексеевной?

— Потому-то, бабушка, — не скрывая радости, отвечал Левков, — и кружил я вокруг да около.

Старушка насторожилась.

— Кружил? Зачем? Чего тебе надобно-то?

— Поговорить, бабушка. Как вы в институте работали…

— А-а, было такое, только давно. За хворыми ухаживала, санитаркой прозывалась. Да прогневила чем-то господа, наказал он меня, сама в кровать слегла.

— Сколько же времени, бабушка, вы проработали?

— И-и, сынок, и месяца не дотянула.

— А получили денег сколько, наверное, уже и не помните?

— Это почему же не помню? — даже обиделась старушка. — Я, чай, слава богу, не какая-нибудь там миллионерша. Шестьдесят рублей мне в институте-то выдали.

60 рублей… А по документам получалось, что начислено ей 500. Может быть, старушка все-таки что-то забыла, напутала? Показали подписи. Долго к ним присматривались, по-всякому вертела перед глазами, затем смущенно призналась Улановой:

— Ничего не пойму, доченька. Роспись моя, куда денешься? А только денег таких я не получала. Нет и нет! Слыхано ли, чтобы за неполный месяц такая куча? Да… да что же это творится-то!

— Не волнуйтесь, Евдокия Алексеевна, не переживайте. Что творится — разберемся, а вас мы ни в чем не обвиняем. Живите себе, пожалуйста, на здоровье, спокойно и мирно.

Попрощавшись со старушкой, Уланова отправила ведомости, в которых значилась фамилия Смирновой, на экспертизу. Спустя некоторое время пришло заключение: подписи подделаны рукой Азязовой.

— Опять она! — вырвалось у Светланы Васильевны. — Снова и снова она!

Сняла телефонную трубку, набрала нужный номер, попросила привести из камеры предварительного заключения Азязову. Та вошла в кабинет следователя, как всегда, вразвалочку, с видом человека, ни за что ни про что угодившего под стражу, а потому, естественно, возмущенного и обиженного.

Уланова показала женщине взглядом на стул, протянула документы с подделанными подписями.

— Ваша работа?

— Кто вам такое наплел? — сразу перешла на повышенный тон Азязова. — Небось старуха? И вы поверили? Она давно из ума выжила, ей давно пора на мазарки, ей…

— Ошибаетесь, — не дала дальше кощунствовать арестованной Уланова. — Евдокия Алексеевна ни при чем. Заключение экспертизы.

— Знаем мы этих экспертов. Мастера тыкать пальцем в небо. — Гневно перегнулась через стол. — Тысячу раз говорила вам: нет моей вины. И еще тысячу раз скажу: не виновата, не виновата!

Светлана Васильевна прикусила губу. Топнуть бы сейчас ногой, грохнуть кулаком, показать на дверь: вон! Нельзя. Она следователь. Она не должна, не имеет права давать волю своим чувствам. Только трудно, ох как трудно оставаться спокойной и уравновешенной, когда человек прямо смотрит тебе в глаза и, вопреки логике и здравому смыслу, на каждом слове лжет, клевещет, черное выдает за белое. Что заставляет так поступать Азязову, чего в конечном счете добивается? Впрочем, ясно чего: пытается выкрутиться, вывернуться, уйти от правосудия. Но должна же понимать: преступление безнаказанным никогда не остается, за него обязательно расплачиваются. Должна понимать хотя бы уж потому, что не наивная девочка, для которой Уголовный кодекс — темный лес, нет, в свое время, до переезда в Куйбышев, в родном районном центре Исаклы была даже народным заседателем суда…

По-своему истолковав молчание Улановой, Азязова внезапно понизила голос:

— Неужто вы до сих пор не поймете, что…

Оглядываясь по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто, долго и жарко шептала, что к хищению государственных денег никакого отношения не имеет, а если все же они где-то просочились на сторону, то и тут не ее вина, ибо за спиной у нее большие, высокопоставленные лица и она в их руках лишь жалкое орудие.