Честь семьи Лоренцони

– Он, он во всем виноват, – настаивал Брунетти с той же пылкостью, как и три дня назад, когда он доставил графа в квестуру. Тот даже тогда умудрился разыграть из своего ареста целый спектакль, потребовав, чтобы за ним прислали полицейский катер. Никогда еще Лоренцони никуда не ходили пешком, даже в тюрьму, с гордостью заявил этот благородный человек. Когда Брунетти отказался выполнить его приказ, граф вызвал водное такси, и таким вот манером он вместе с арестовавшим его полицейским спустя час прибыл в отделение полиции. Там их уже поджидали представители прессы; просто уму непостижимо, кто уже успел подсуетиться и позвонить стервятникам.

С самого начала все дело было представлено так, чтобы возбудить жалость к несчастному графу, сделав из него пострадавшего, жертву рокового стечения обстоятельств. Все было пропитано слащавой сентиментальностью, которая всегда так раздражала Брунетти в его согражданах. Откуда ни возьмись появились фотографии, рассчитанные на то, чтобы вызвать потоки сочувственных слез: Роберто на праздновании своего восемнадцатилетия, в обнимку с дорогим папочкой; старинное фото прелестной юной графини, вальсирующей в объятиях любимого мужа, оба блистательны, молоды, богаты; даже бедный Маурицио и тот мелькнул в одной из газет – камера запечатлела его шагающим вдоль набережной Рива-дельи-Скьявони позади своего кузена Роберто.

Два дня спустя после ареста графа в квестуре появились Фразетти и Маскарини, в сопровождении двух адвокатов его сиятельства. Да, подтвердили они, их нанял Маурицио, он сам все спланировал и объяснил им, что надо делать. Да-да, не сомневайтесь, Роберто умер естественной смертью; а этот злодей Маурицио приказал прострелить голову своему мертвому брату, чтобы скрыть истинную причину смерти. И оба настаивали на том, чтобы им провели полное медицинское обследование, чтобы выяснить, не ухудшилось ли их драгоценное здоровье за то время, которое они провели с получившим смертельную дозу радиации Роберто. Результаты анализов оказались отрицательными.

– Он это сделал, – упрямо повторял Брунетти, отбирая у Паолы кружку и допивая остатки чая. Он хотел было поставить ее на прикроватную тумбочку, но Паола забрала у него все еще хранившую приятное тепло пустую кружку и задумчиво сжала ее ладонями.

– И его посадят, не сомневайся, – заверила она Брунетти.

– Меня это не волнует, – отмахнулся он.

– Тогда что же тебя волнует?

Брунетти опустился пониже на подушках и поддернул одеяло повыше к подбородку.

– А ты не будешь смеяться? – Паола покачала головой. – Меня волнует… несправедливость.

– Неужели это теперь так важно?

Он выпростал одну руку из-под одеяла, забрал у нее кружку и поставил ее на тумбочку; затем сжал ее руки между ладонями.

– Да. По крайней мере для меня.

– Но почему? – спросила она, подозревая, что ответ ей уже заранее известен.

– Потому что я ненавижу таких, как он, этот граф, не привыкших отвечать за свои поступки. Он из тех, кто шагает по жизни легко и свободно. И никогда не платит по счетам.

– А ты думаешь, смерти его сына и племянника было не достаточно, чтобы оплатить счета?

– Паола, подумай только, что ты говоришь. Он нанял двух мошенников, чтобы убить мальчишку; сначала похитить, а потом убить. И хладнокровно пристрелил собственного племянника.

– Ты не можешь знать этого наверняка, – возразила она.

Брунетти покачал головой.

– Я просто не могу этого доказать и боюсь, что никогда не смогу. Но для меня это ясно как день. – Поскольку Паола никак не отреагировала на эти слова, их разговор на некоторое время прервался, и его последние слова повисли в воздухе.

Наконец Брунетти сказал:

– Мальчишка и так был обречен. Но подумать только, что ему пришлось пережить, – ты можешь себе представить? Сначала эта болезнь, потом заточение, а самое страшное – полная неопределенность, когда не знаешь, что с тобой сделают… Этого я ему никогда не прощу.

– Но ты ведь сам знаешь, это не тебе решать – прощать или не прощать, Гвидо, – мягко сказала Паола.

Брунетти улыбнулся и покачал головой:

– Знаю, не мне. Но ты ведь понимаешь, что я хотел сказать. – Когда она промолчала в ответ, он настойчиво повторил: – Правда, Паола?

Она утвердительно кивнула и крепко сжала его руку.

– Да. – Немного помолчала, а затем решительно добавила: – Да.

– А ты бы как себя повела? – неожиданно спросил он.

Паола отпустила его руку и откинула со лба прядь темных волос.

– Что ты имеешь в виду? Окажись я на месте судьи? Или на месте матери Роберто? Или на твоем месте?

Он снова улыбнулся:

– Ты хочешь сказать, чтобы я оставил все как есть, так? Я тебя правильно понял?

Она поднялась с постели и наклонилась, чтобы подобрать разбросанные по полу газеты; затем аккуратно сложила их и повернулась в сторону Брунетти.

– Мне тут недавно вспомнились слова из Библии… – начала она.

Брунетти вытаращил глаза; Паола всегда была настолько убежденной атеисткой, каких Брунетти за всю жизнь не встречал.