Чарли слушал вполуха. Он подумал об Айрин, потому что не мог о ней не думать. Этот ученый в журнале, наверное, прав. Как еще объяснить большое чувство, которое охватывает двоих, невзирая на время и место? Айрин, стало быть, как и прочие женщины, которых он любил, подала ему сигнал, что у нее есть то, что ему нужно, что он раньше хотел получить от матери. Не то чтобы мать его чем-то обделила. Мать была самой потрясающей женщиной в его жизни. Он хотел вызывать восхищение, и она восхищалась им. Так что, когда она умерла, он стал искать восхищения у других женщин. Его мать бывала целыми днями занята, и, может быть, помимо любви и восхищения, ему хотелось, чтобы она отдавала ему все свое время. Ну или что-то вроде этого. Он почувствовал флюиды, идущие от Айрин, в первый момент их встречи. Как и от Мардел Дюпон, той шальной стриптизерши в Джерси-Сити двадцать лет тому назад. Он с ума сходил по этой девчонке. Они были вместе пятнадцать месяцев, пока она не покончила с собой. В предсмертной записке она написала, что не хочет жить, потому что ее указали на афише вторым номером. Это выглядело подозрительно, ведь днем ранее его замели за убийство Бамми Фейна и Бинки — как бишь его фамилия? Чарли долго думал и решил, что самоубийство ей было на роду написано. Самоубийцы все такие. Но что это была за женщина! Она очень красиво говорила — точно пела. В ее голосе была музыка. Его мать, при всех своих достоинствах, так не умела — потому что выросла у себя на родине. Мардел любила его, восхищалась им и была умнее, чем весь Верховный суд, вместе взятый. Ну а Мэйроуз? Мэйроуз и подавно доказывает, что ученый доктор в журнале прав. У Мэйроуз есть все, что было и чего не было у его матери. Мощнейшая смесь. Плохо было лишь то, что она любила выпить. Однажды она, напившись, полезла в драку, приревновав его к Вере Бендичино, когда они танцевали на конкурсе во время Праздника урожая. Она ушла тогда с каким-то парнем, по виду альфонсом, который взялся не пойми откуда. Таков был конец их отношений. Потом ее нашли в Мехико, пьяной в дугу. Отец сплавил ее на пять месяцев в какую-то лечебницу, и все пять месяцев она блевала, отучаясь пить. Потом подсела на травку.
Мэйроуз была во всех смыслах хороша, но если даже он снова захочет на ней жениться (честно говоря, он два года еще подумывал об этом), то ничего не выйдет, потому что Прицци теперь слишком стыдятся ее. А так он даже любит ее по-своему. Она похожа на его мать — та же смелость, тихий голос, большое сердце. Прицци бросили ее, точно сломанную куклу, и за десять лет ее ни разу не видели с мужчиной. Конечно, не факт, что у нее не было мужчин, но, замечая тоску в ее глазах, он жалел, что семья обошлась с ней так жестоко.
Четыре женщины, которых он любил, включая мать, относились к классу гордых женщин, но наряду с гордостью они, подобно ему, несли в себе боль. Как бы хорошо ему ни было с Айрин, он видел это и в ней. Возможно, тот ученый доктор в журнале просто не хотел говорить, что любовь с первого взгляда означает надежду на избавление от боли. Конечно, это вряд ли, но надеяеда все-таки есть. Вот оно что! Наверное, поэтому они с Айрин и влюбились друг в друга.
Двери в дальнем конце комнаты отворились, и Амалия ввела низкорослого иссохшего старика. Коррадо Прицци. Их сопровождал загорелый человек в спортивном костюме, выглядевший довольно нелепо среди прочих присутствующих. Амалия заботливо усадила дона Коррадо на стул во главе стола и вышла. Загорелый, не здороваясь, занял место рядом с Чарли, против Винсента и Анджело. Дон Коррадо молча вперил взгляд в желтую вазу на приставном столике.
— Мы все знаем Сирила Блустоуна, — сказал Винсент. — Он управляющий трех наших отелей в Вегасе. Сейчас он расскажет нам о происшествии в казино «Латино», черт подери.