Честь семьи Прицци

… Коррадо Прицци, сидя в любимом высоком кресле, покуривая итальянскую сигарету, наслаждался открывающимся из окна удивительным видом зимнего fiapxa. Выпавший утром первый снег совершенно преобразил его. Деревья стали пестрыми, черно-белыми. Из-под ледяного покрова кое-где просматривались желто-коричневые пучки жухлой травы. Листья еще не до конца облетели с костлявых ветвей. Изредка алый парус срывался под тяжестью мокрого снега и, кувыркаясь, падал вниз. Несколько рябин в глубине парка роняли красно-оранжевые, тронутые морозцем ягоды, словно капли крови, и птицы склевывали их, едва они касались земли.

Коррадо не носил очки, хотя и был несколько подслеповат, как и большинство людей в его возрасте. Он не мог разглядеть, какие это были птицы, поэтому решил для себя, что голуби. Пусть будут голуби. Сизые, с голубовато-синим отливом на перьях.

Иногда налетал ветер. Он пел в водостоках прерывающимся неровным тенором, скатывался по каминным трубам, насвистывая будто развеселый трубочист. Дон слушал его голос, разбирая в нем забытые ноты своих ночных детских страхов. В какие-то моменты ветер пытался забраться в дом. Невидимые пальцы рвали оконные рамы, стараясь открыть их, отодвинуть, просочиться хотя бы в крохотную щелку, чтобы согреться в тепле комнат. Он рождался и умирал, и рождался вновь. Ветер был вечен.

Коррадо представлял его себе в виде высокой голубой фигуры без лица, закутанной в длинную накидку изо льда. Иногда старик даже видел ее. Она стояла в глубине парка, среди деревьев. Ветер был идеалом для Коррадо. За мгновение вырастающий из легкого, почти неощутимого дуновения до мощного, сбивающего с ног шквала. Всемогущий, уничтожающий целые города яростным ураганом, поднимающий в воздух дома диким смерчем, топящий за секунду корабли ревущим штормом. К тому же, никогда не умирающий, гуляющий по всей земле века, тысячелетия, всегда… Разве ветер не совершенен? Не прекрасен?

Старик находил в ней то, чего не мог найти в людях. И чем ближе подходила старость, тем больше он хотел надеяться, что, отойдя в мир иной, его душа не попадет ни в ад, ни в рай, а сольется с этим прекраснейшим творением природы и Бога.

Сидя в кресле, Коррадо прислушивался к порывам ветра и улыбался. Даже когда открылась дверь и в комнату кто-то вошел, он обернулся не сразу, а несколько секунд продолжал впитывать ревущий, протяжный, как волчий вой, стон за окном. Только когда все стихло, дон обернулся и застыл…

Это были Эдуардо и Энджело, но — Боже! — как они выглядели! В снегу, с бледными лицами, растерянные. Шляпа в руке Эдуардо мелко дрожала. Капли воды падали с нее на пол. И с пальто Портено. И с пальто Эдуардо тоже. Ковер быстро покрывался темными точками влаги.

Коррадо знал, что случилось. Уверенность, страшная и абсолютная, овладела им. Однако, дон был сильным человеком. По крайней мере, настолько, чтобы не выдавать своего состояния. Стараясь, чтобы голос звучал спокойно, он спросил, вновь повернувшись к окну:

— Кто-то убит?

Энджело тяжело вздохнул.

— Да.

— Кто? — молчание затянулось, и Коррадо жестко повторил вопрос. — Кто!

— Папа… Убит Доминик…

Сын. Он не ошибся. Убили сына. Старик ощутил, как кто-то невидимый резко и болезненно ударил его под сердце. Острая боль пронзила ребра, быстро разрослась, заполняя всю левую сторону груди, потекла по руке к кончикам пальцев. Тело внезапно охватили стальные обручи, мешая воздуху попасть в сведенные спазмом легкие.

— Опять. Опять война, — тихо, с каким-то отчаянием сказал старик, опускаясь в кресло, и покачал головой. — Доминик, Доминик. Ты постарел.

Энджело почувствовал страх. Казалось, дон говорит с кем-то, присутствующим здесь. Портено ожидал по меньшей мере всплеска эмоций, но Коррадо даже не повысил голоса. Наоборот, он стал еще тише, наполнившись страшным спокойствием.

Наверное, это шок, — подумал Энджело. — Тяжело получить такое известие. Господи, несчастный старик. Он постарел на десять лет. Словно надломился.

— Что-то с тобой случилось. Что? Может быть, Эдуардо в чем-то виноват? — Коррадо повернул голову, словно прислушивался. — Нет, ты ведь объявил, что отходишь от дел… — он взглянул на молчавшего Энджело. — Я хотел передать все его дела Чарли. Твоему сыну. Держал в секрете, думал торжественно объявить на проводах Доминика… Да, Чарли — единственный человек, способный все организовать как положено. Другого нет. Он нам нужен. Нужен семье. Нужен Прицци. Попроси его прийти ко мне. Ему следует быстрее принять дела. Сейчас у нас очень тяжелые времена. Ты передашь это Чарли?..

Подернутые поволокой боли глаза не мигая смотрели на Энджело, и тот кивнул.

— Конечно, Коррадо. Сегодня же.

— Вот и хорошо. Пусть придет завтра в полдень, а сейчас… Сейчас оставьте меня. Я хочу побыть один.

— Да, отец, — сказал Эдуардо.

Они вышли из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь.

Эдуардо вздохнул. Энджело протянул к нему руку и сказал:

— Дай-ка мне письмо. С Чарли я разберусь сам…