Честь семьи Прицци

Ему, действительно, было очень страшно. Ноги налились свинцовой тяжестью, ч он еле передвигал их. Внезапно Наробино ощутил прохладу вечера. Воздух показался ему почти ледяным. Острым, пронизывающим до костей. Скорее всего, в этом тоже был повинен страх, только Луи уже не отдавал себе в этом отчета. Еще несколько секунд, а потом он просто заорал бы и помчался, сломя голову. И плевать, что там доложит Зинго своему боссу. Луи — трус? Нет. Он просто ощущал опасность обостренным звериным чутьем, сидящим в каждом из нас и просыпающимся в очень редкие секунды, когда над головой уже занесла свою косу смерть.

Лимузин продолжал стоять у тротуара, не двигаясь с места. Луиджи шел вперед на подгибающихся ногах и все время прислушивался, не раздастся ли за спиной шум мотора. Но его не было.

Освещенное яркой лампой крыльцо подъезда придвигалось все ближе и ближе. И Луи смотрел на него, как на избавителя от всех страхов… Он ни на секунду не отрывал взгляда от этого желтого пятна. Самое главное, добраться до входа. А там… Уютное теплое фойе…

_(Наробино миновал темно-синий «ягуар» и быстро покосился на закрытые боковые стекла.)_

… лифт, квартира… Его квартира!

_(Они оказались тонированными и не позволяли постороннему взгляду увидеть, что же делается в салоне.)_

…и много выпивки. Просто море выпивки. А еще там есть

_(«Ягуар» остался позади, но не успел Луи сделать и трех шагов, как услышал звук открывающейся дверцы.)_

…ванная. И много-много горячей воды.

— Лууууиииииии….

Шепот, больше похожий на дуновение холодного ветра, достиг его. Он все понял. Все понял.

А поняв, Наробино бросился бежать к манящей спасением двери подъезда и желтому глянцевому прямоугольнику света, падающего на черный, покрытый лаком дождя асфальт.

Он увидел, как из-за угла появился старик с крохотной болонкой на поводке. Заметив бегущего к нему странного человека, прохожий остановился в нерешительности.

Луи, не сбавляя хода, набрал в легкие воздуха и истошно заорал:

— Помогите! Вызовите полицию!!!

Старик испуганно попятился. Вид бегущего напугал его. Лицо, белое, как снег. Глаза выскакивают из орбит. Гримаса безумного ужаса перекосила рот.

— Помогите! Помо…

Секундой позже за спиной послышался чавкающий звук. Жирный плевок. Выстрел из пистолета с глушителем.

Какая-то жуткая сила ударила его между лопаток и швырнула на тротуар.

Перед глазами Наробино' мелькнуло удивленное — безумно-странное в своем удивлении — лицо старика и красные огоньки собачьих глаз. Луи сильно врезался грудью в асфальт, и тот закачался, кружась в водовороте мерцающего влажного вечера.

Чувствуя дикую боль в спине, он попробовал подняться на колени, но тяжелое, весящее, наверное, целую тонну тело вновь потянуло в сторону, и ему — странно — «тало вдруг очень жаль нового выходного костюма, взятого напрокат, и чистого плаща, который теперь, наверняка, испачкается.

Он уже не почувствовал удара второй пули. Просто рухнул на бок, медленно перекатился на спину и умер, разбросав в стороны руки, скрестив ноги, словно только прилег отдохнуть и сейчас встанет, отряхиваясь и ругаясь.

Острый подбородок смотрел в черно-лиловый клок ночного неба с яркими нашлепками звезд, проглядывающих среди стен высоких домов.

Пустые безразличные глаза, в которых теперь не было страха, лишь туманная поволока смерти, уставились на застывшего в ужасе старика. Болонка зашлась в визгливом лае, который неожиданно перешел в заунывный пискляво-хриплый вой.

«Ягуар», взревев мощным мотором, резко взял с места и понесся по Гранд-стрит, до поворота, выехал на Спринг-стрит, вскоре достиг Вильямбургского моста, пересек его и углубился в улицы Бруклина.

А шофер лимузина, удостоверившись, что дело сделано, не спеша завел машину, проехал мимо вытянувшегося на тротуаре тела, мимо дрожащего от страха старика и воющей болонки, свернул за угол и растворился в ночи.

* * *

Спустя три часа после того, как Луи Наробино упал мертвым на сырой асфальт Грин-стрит, Чарли Портено, стоя на крыше двадцатипятиэтажного жилого дома по Флетбуш Авеню, облокотился о предохранительный парапет пентхауса и взглянул в сторону Бруклинского моста. Огненный поток машин выползал из неонового зарева Манхеттена, пересекал Ист-Ривер и сливался с менее ярким, но тоже впечатляющим сиянием Бруклина. Готические арки моста, залитые теплым оранжевым светом, возвышались на фоне белых, идеально ровных рядов окон башен-близнецов Международного Торгового Центра, Эмпайр Стейт Билдинг и Чейз Манхеттен Банка, словно худые костлявые великаны, глядящих сверху вниз на бегущие букашки-автомобили. «Роллс-ройсы», «кадиллаки», «форды», «плимуты», они мчались по каким-то своим, букашечьим делам, а мост снисходительно рассматривал их, величавый и гордый, вздымающийся над бренной суетой жизни. О, он был старше любой из них. Немой свидетель старения и смерти. Мост видел, как город превращался в Город. На его глазах небоскребы дерзко тянулись вверх, стараясь достать до самого неба. Они росли, а он оставался таким же, каким его построили люди. Спокойным и мудрым, полным королевского достоинства.