Честь воеводы. Алексей Басманов

Слушая откровения Михаила Глинского, Фёдор невольно встал на его сторону. Ведь ежели всё так — а он уже не сомневался в том, — как можно подвергать Глинского и всех его сторонников, истинных россиян, опале: они же против вознесённого на престол чужеродного княжича? И у Фёдора дрогнула рука с саблей: как можно наказывать за правду? Он миролюбиво сказал:

   — Хорошо, князь, насилия я над тобой не свершу. Но тебе должно сей же час, а не завтра идти с нами в Кремль. Иван ещё великий князь, и он на троне. Его повеление для нас от Всевышнего. Но ты не страшись, мы тебя не тронем.

   — Полно, боярин. Тебе должно знать, сколь жестоки те, кто стоит возле Елены. И сам я, случись, отправил бы изменника на дыбу.

Глинский вспомнил, как тридцать лет назад расправился за неверность с земским маршалком паном Яном Заберезским. Он ворвался со своими уланами в спальню маршалка и, не дав ему прийти в себя от сна, отрубил голову, велел уланам вынести её и бросить в колодец. «И как они помилуют меня, если и я, и там, в Кремле, — все мы палачи». И вовсе неожиданно для Фёдора князь Михаил сделал выпад и достал его саблей. Не сделай Фёдор малого движения в сторону, сабля пронзила бы ему грудь. Она пропорола лишь кафтан и холодной сталью коснулась тела. В то же мгновение Фёдор вложил в свой удар всю силу и, выбив из рук князя саблю, крикнул воинам:

   — Вяжите его!

Карп прыгнул на князя, сбил его с ног, заломил руки за спину. Другой воин тут же стянул их сыромятным ремнём. Когда князя вывели из опочивальни, Фёдор велел воинам найти крытый возок. И вскоре пара лошадей подкатила возок, воины упрятали в него князя и повезли в Кремль.

В великокняжеском дворце в этот вечер никто не ложился спать. Придворные и сама княгиня Елена ждали, когда приведут заговорщиков. Случилось сие по внушению Ипата. Сначала жажда увидеть своих врагов проснулась в Елене и конюшем Овчине, потом и в пятилетием великом князе. Чародей не сказал им ни слова, лишь глазами поиграл возле них да что-то пошептал. Когда ожидание затянулось, Елена обратилась к Ивану Овчине:

   — Любый, ты выйди, посмотри, может, кого уже изловили.

Князь ушёл, и вскоре перед княгиней предстали братья Семён и Иван Бельские. Они были покорны, в глазах затаился страх, на лицах — следы побоев.

   — Зачем вы вздумали бунтовать? Вы хотите власти? Разве мало её у вас в вотчинах?

Братья стояли, низко опустив головы, молчали.

   — Матушка, их надо батожками, и они заговорят, — подал голос великий князь, за спиной которого стоял его кормилец Ипат.

   — Они того заслужили, государь, — ответила Ивану мать и приказала: — Уведите их в пыточную.

Лишь только увели Бельских, в палату втащили бушующего и непокорного князя Ивана Ляцкого. Он бился в руках стражей, матерно ругался. И первым обвинил его в бунте малолетний Иван.

   — Он мне противится! Мне! — закричал великий князь. — Бить его батожками да покруче!

Фёдор Колычев с воинами появился в Кремле последним. Иван дремал в кресле. Елена с Овчиной мирно беседовали. Ипат сидел возле печи, тоже дремал. Когда Фёдор доложил, что князь Глинский доставлен во дворец, Иван Овчина сказал Елене:

   — Матушка великая княгиня, может быть, сего изменника сразу в Тайнинскую башню отправить?

   — Нет, Иван Фёдорович, хочу посмотреть дядюшке в глаза, — отозвалась Елена. — Вели его привести.

Услышав от конюшего Овчины повеление великой княгини, Фёдор с облегчением подумал: «Будет прощён!» Он развязал князю руки и вместе с Карпом повёл его в палату. Князь Михаил расправил плечи, гордо вскинул голову и предстал перед племянницей и великим князем Иваном с гневом на лице и глазами, сверкающими злым огнём. Увидев Ипата, он поспешил к нему и, ткнув пальцем в грудь, крикнул:

   — Вот главный злодей нашей беды! Он очаровал тебя колдовством, Елена, и ты нас отвергла!

Ипат попытался обуздать ярость литвина, ожёг его властным взглядом. Но нашла коса на камень: взгляд чёрных глаз Глинского оказался не менее силён, чем у Ипата. Они долго буравили зрачками друг друга. И всё, может быть, кончилось миром, если бы князь Михаил не метнул свой дикий взор на полусонного Ивана. Он встрепенулся и закричал испуганным голосом:

   — Матушка, обереги меня!

Елена подбежала к сыну и заслонила его от Глинского.

   — Чем ты напуган, родимый? — спросила она.

   — Он уколол меня, мне больно. У него глаза колючие! Я не хочу их видеть больше! — Иван заплакал.

Елена повернулась к Овчине и властно произнесла:

   — Иван Фёдорович, уведи его. Да именем великого князя лиши колючих глаз. Упрячешь его в камору, в коей сидел. — И Елена с ненавистью посмотрела на дядю.

Ноги у князя Михаила подкосились, он упал на колени и взмолился:

   — Ленушка, пощади! Не я ли твой радетель?!

Великая княгиня словно не слышала его мольбы, жёстко приказала Ивану Овчине:

   — Да убери же его, конюший!

Овчина сделал знак Карпу, тот подбежал к нему, они подхватили князя под руки и поволокли из палаты. Конюший тут же распорядился:

   — Колычев, отправь заговорщика в Тайницкую башню. Да жди меня!

Он вернулся в палату, подошёл близко к Елене, попросил:

   — Повтори, что сказала во гневе: должно ли ослепить твоего дядю?!