Честь воеводы. Алексей Басманов

Когда-то Фёдор Колычев думал прожить долгую жизнь. Но пришёл час, и кому-то могло показаться, что он попал в безвыходное положение. Его, пастыря российских христиан, убивали. И сам Филипп чувствовал приближение исхода, уготованного ему Иваном Грозным. Но лукавый царь ошибался. Дух Филиппа оказался сильнее, чем представлял себе самодержец. И дух Филиппа улетел из злосмрадной каморы, из мира мучений, боли и слёз. Он словно птица вознёсся в другую жизнь, сияющую солнечным светом. Он попал в окружение любящих его родителей, братьев, сестёр, добрых дядюшек, тётушек, улетел в мир большого и славного русского рода Колычевых.

Ещё гремели по железу терзающие разум звуки, ещё стояли за дверями тати-опричники, но его, не Филиппа, а Фёдора Колычева, уже не было в каморе. По росной траве, под чистым ясным небом он бежал берегом голубого Онежского озера. А оттуда — ему это ничего не стоило — полетел на Волгу, в Старицы, где встретил радость и счастье молодости.

ГЛАВА ВТОРАЯ НА ПЕРЕПУТЬЕ

Ещё до отъезда из Александровой слободы второй человек в опричнине, славный своими подвигами, воевода, боярин, конюший Алексей Данилович Басманов заметил в государе Иване Васильевиче Грозном охлаждение к своей личности. Ничего подобного не бывало почти двадцать лет, с той поры, когда царь впервые приласкал его и наградил за храбрость и отвагу званием окольничего. Памятен тот 1552 год многим. Тогда по случаю взятия столицы Казанского ханства воеводы были приглашены в Кремль и для них был устроен пир на удивление всей Москве.

А сколько же раз с той поры Иван Васильевич отмечал радение искусного воеводы! И вот он в чём-то оплошал. Откуда появилась эта опала, когда и за что он заслужил немилость государя, Басманов не мог сказать. Может быть, всё началось с того часу, когда Иван Грозный послал Алексея в Богоявленский монастырь и наказал лично вручить опальному митрополиту отрубленную голову его двоюродного брата боярина Михаила Колычева? Тогда у царя было основание прогневаться на Алексея: он увильнул от поручения и Грозный был вынужден послать его сына, Фёдора. А может, это случилось ещё ранее, когда он не проявил особого усердия при низложении с трона церковной власти митрополита всея Руси Филиппа? Искромётный в начинаниях и делах, не скудный умом, Алексей Басманов понял, что для него расчётливо плетётся царём некая хитрованная сеть, дабы отловить его, когда он на чём-либо споткнётся. А там уж... Алексей даже думать не хотел о том, что может случиться, когда он окажется в сети, словно большая озёрная рыба.

Покачиваясь в седле под звёздным сводом морозного декабря, вспомнил Басманов, что, когда он бражничал перед предстоящим походом в Новгород, царь Иван Васильевич подозвал к себе Григория Лукьяновича Плещеева-Бельского, дальнего родственника Алексея по отцу Даниле Алексеевичу Плещееву-Басману, и некоторое время с ним шептался. А в минуты шептания оба они посматривали на него, Алексея Басманова. Тогда он сидел далековато от государя, не по чину. Когда завершилось шептание, Малюта Скуратов подошёл к нему и велел сыну Алексея, Фёдору, погулять, сказав тому ласково:

   — Иди собачками своими займись, они скоро потребны будут царю-батюшке.

Тридцатилетний сын Алексея Басманова, кравчий Фёдор, был лицом так красив, что им любовались не только женщины, но и мужи. И он уже много лет был в чести у государя и даже любим им. Потому он остался недоволен тем, что ему не удастся узнать, о чём Малюта шептался с царём и теперь вот будет говорить с отцом. Однако Фёдор не выказал своей досады. Он взял со стола кубок с вином, запел песню и пошёл по трапезной гоголем.

Малюта Скуратов улыбнулся своей милой, проверенной годами улыбкой, обнял Басманова за плечо и тихо сказал:

   — Ну, батюшка-свет Данилович, государь благословил нас в путь, и мы ноне же в ночь покинем с тобой сию обитель, умчим исполнять волю батюшки-царя всея Руси. То-то нам с тобой великая честь! Мешкать нам не велено, идём же собираться.

   — Григорий Лукьяныч, я дюже хмелен и упаду с коня под первой же елью или сосной. Ты уж, голубчик, попроси милости государя до утра протрезвиться в тепле. Сие и тебе во благо.

   — Э-э, Алёша, ты слишком много хочешь от меня. Иди сам, коли так, и упади в ножки царю-батюшке. А проявит милость государь или нет, того не ведаю.

   — Ладно, нам с тобой, Гриша, и одной милости хватит. Иду собираться в путь. Ты только поведай, куда и зачем. Может, в южные земли полетим? Так полегче оденусь.

   — Алёшка, знаю же тебя, потешника. Ты, милый друг, во всём дотошен. Да потерпи расспрашивать. Скажу одно: шубу надевай самую тёплую, едем мы в северные края. В прочем же поверь: суть истины у нас благая, и подоплёку велено пока хранить в тайне одному. Да ты не переживай, в пути у нас будет много времени, и мы наговоримся вдоволь. Так-то, брат мой. — Улыбаясь, Малюта дотянулся до чьего-то кубка, придвинул братину с вином, налил себе, Басманову, поднял свой кубок и, когда Алексей взял свой, сказал: — Ну, посошок на дорожку. Да и в путь, в путь!